Король-предатель. Скандальное изгнание герцога и герцогини Виндзорских

На встрече министра иностранных дел в Москве в марте 1947 года Бевин, неожиданный защитник королевской семьи, направил срочные запросы новому госсекретарю США Джорджу Маршаллу, пытаясь скрыть дело Марбурга. В телеграмме «Лично, только для вашего ознакомления» Маршалл спросил Ачесона о копии микрофильма из Виндзорского досье. «Бевин говорит, что только другая копия была уничтожена Министерством иностранных дел, и просит, чтобы мы уничтожили нашу, чтобы избежать возможности утечки, к большому смущению брата Виндзора. Пожалуйста, займитесь этим для меня и отвечайте совершенно секретно»[601].

В августе 1947 года Оуэн Морсхед и Энтони Блант вылетели в Хюисдорн, дом кайзера Вильгельма II, после того как Уилер-Беннетт обнаружил в захваченных немецких документах упоминание о том, что его сын Фридрих Вильгельм использовался Гитлером в качестве королевского посредника. Они вернулись с орденами Подвязки кайзера и портретом герцога Кларенса, но сообщили, что «никаких документальных материалов найдено не было».

Однако история с немецкими документами на этом еще не закончилась[602].

Глава 18. Бродячие Виндзоры

Виндзоры провели зиму 1947 года с Артуром Вернеем в его доме на Багамах. Впервые с 1945 года пара вернулась на остров. Они познакомились с Вернеем, американским торговцем произведениями искусства и антиквариатом английского происхождения, декоратором, охотником на крупную дичь и исследователем, во время войны. Впоследствии пара провела с ним много зим на Багамах[603].

Оттуда они переехали к Роберту Янгу в Палм-Бич. Хотя Виндзоры никогда не были полностью приняты в Ньюпорте или Нью-Йорке, они любили Палм-Бич, где герцог регулярно играл в гольф. Тут к ним относились как к членам королевской семьи: кланялись, делали реверансы, предоставляли места во главе стола и обслуживали первыми. Протокол требовал, чтобы никто не мог уйти, пока они этого не сделают, что часто приводило к напряженности, поскольку герцогу нравилось задерживаться. «Иногда на вечеринках без всякой видимой причины герцог настаивал на том, чтобы говорить только по-немецки», – вспоминал один биограф. И добавлял:

«Поскольку немецкий был языком, с которым большая часть зимней колонии Палм-Бич не была знакома, часто бывали вечера, когда в течение длительного времени никто не имел ни малейшего представления, о чем говорил герцог. В течение дня мужчины – члены клуба «Эверглейдс» тянули соломинки, чтобы узнать, кто сыграет в гольф с герцогом. Проигравший получал его в качестве партнера по гольфу; казалось, он был мучительно медленным игроком, планируя и обсуждая свои удары, казалось, часами»[604].

Король Бельгии Леопольд, постоянный партнер по гольфу, вспоминал, как герцог «всегда стремился к победе и имел тенденцию забывать свой счет. Однажды я видел, как Дэвид сделал три попадания в лунку, а затем заявил, что их было пять»[605].

* * *

В мае 1947 года Виндзоры вернулись в Лондон из Соединенных Штатов. На вопрос о новой работе герцог ответил: «Возможно, я когда-нибудь чем-нибудь займусь, но у меня нет ничего определенного на уме. Я не отношусь к жизни легко. Я никогда этого не делал и никогда не сделаю»[606]. Герцог воспользовался возможностью, чтобы устроить Клемента Эттли на работу и увидеть свою мать в день ее восьмидесятилетия, хотя Эдуарда не пригласили на праздничный обед. Синтия Гладвин, которая видела эту пару на чаепитии, устроенном Сибиллой Коулфакс, составила портрет бывшего короля[607]:

«На первый взгляд он кажется необычайно моложавым, мальчишеская фигура и маленький вздернутый носик придают ему очень юный вид. Но когда приглядываешься к нему внимательнее, то испытываешь почти неприятный шок, видя, какое у него старое, морщинистое и озабоченное лицо и какое жалкое выражение. У него золотистые волосы, они, должно быть, выкрашены, потому что ему, по всей видимости, за пятьдесят… Он был дружелюбен и внимателен, но было ужасно осознавать его неуравновешенность.

Герцог много говорил, неинтересно, но живо – на самом деле он почти не замолкал. Мы обсуждали конференции, русских, трудности с прислугой, французов, места, где он побывал. Я завидую его замечательной памяти, он, казалось, запоминал даты и имена с легкостью и точностью. Он говорил с сильным американским акцентом и употреблял американские выражения, которые меня несколько раздражали. Он продолжал смотреть на часы и гадать, почему герцогиня не приехала, и, наконец, бросился в соседнюю комнату, чтобы позвонить и выяснить, что ее задержало»[608].

Когда принцесса Елизавета вскоре после этого объявила о своей помолвке с Филиппом Маунтбеттеном, приглашения на ноябрьскую свадьбу не было – Виндзоры стали единственными близкими родственниками, которых не было среди 2200 гостей.