Когда мы выходили в город по вечерам, то не договаривались заранее, куда мы отправимся и в какой компании окажемся. Иногда это было приглашение на вечеринку, полученное Тенедосом, но довольно часто приглашения были адресованы «Льву Сулемского Ущелья» – такой кличкой наградил меня один из местных писак, и Йонг напоминал мне об этом при каждом удобном случае. Мы могли отобедать в чертогах аристократа или в какой-нибудь портовой таверне, где подавались лучшие устрицы в Никее. Иногда мы забредали в притон, где четыре обнаженных танцовщика на сцене прыгали вокруг человека, игравшего на гитаре и поющего заунывным голосом, иногда посещали солидный ресторан, где купцы и корабелы с важным видом обсуждали свои дела.
Никея была прекрасным городом, но отнюдь не счастливым. Что-то было не так, чего-то не хватало. Богачи не выходили на улицу без вооруженной охраны, простолюдины открыто выкрикивали оскорбления в адрес стражников из городского гарнизона, а в беднейших кварталах, где стражи закона появлялись только группами, в спину им мог полететь камень, брошенный чьей-то невидимой рукой.
Уважения к армии не существовало. Солдаты были предметом насмешек, а если кто-нибудь из них неосторожно напивался в одиночку, его избивали, грабили и вышвыривали на улицу.
Однако справедливости ради хочу отметить, что неуважительное отношение проявлялось не только к армии. На каждом перекрестке можно было встретить громогласного оратора, либо рассказывавшего непристойные байки об интимной жизни членов Совета Десяти, либо выносившего приговор всей государственной системе. Эти крикуны были совершенно безвредны, хотя их количество производило угнетающее впечатление. Впрочем, стражники не стеснялись объявлять их врагами государства и призывать к молчанию с помощью увесистых дубинок. Кроме того, любой арестованный автоматически считался виновным в преступлении, а следовательно, заслуживающим безжалостного обращения по пути в тюрьму.
Никея была по-прежнему красива, но никто, похоже, больше не заботился о ней. Улицы не подметались, на тротуарах скапливались кучи разнообразного мусора. Очень многие здания, как частные, так и государственные, давно нуждались в капитальном ремонте.
Я вспоминал слова, сказанные Тенедосом, когда мы ехали через Сулемское ущелье в прошлом году: "Я
Я тоже ощущал напряжение. Город напоминал огромное пшеничное поле, иссохшее от жары и ждущее лишь появления человека с факелом. И мне начало казаться, что раз в неделю я выезжаю на прогулку с этим самым человеком.
Но должен признаться, мои мысли редко принимали столь мрачный оборот. Лейш Тенедос был превосходным компаньоном. Когда мы выезжали в город, он часто переодевался в штатское платье, поскольку, по его словам, «одежды волшебника могут быть недостатком так же часто, как и преимуществом, и я могу лишь посоветовать тебе следовать моему примеру».
Вопреки уставу, я приобрел несколько комплектов штатской одежды и хранил их в апартаментах Тенедоса, хотя чаще все-таки носил свой мундир.
Мы оба, в сопровождении Карьяна и Йонга, порой попадали в очень странные места.
Я помню...
Заплатив лодочнику несколько медяков за экскурсию по системе канализационных каналов под городом, мы мчались по темным тоннелям, подхваченные потоками мутной воды. С изогнутой кирпичной кладки над головой срывались крупные капли, по темным углам шипели крысы. Йонг крепко напоил лодочника, и мы едва не заблудились, но, к счастью, нашли открытую решетку и вылезли наверх в совершенно незнакомом квартале.
Один из вечеров начался тихо и спокойно с визита в таверну на набережной, где был открыт для дегустации бочонок знаменитого сладкого вина из Варена. Но дегустация загадочным образом превратилась в попойку и закончилась дикими танцами на улице. Провидец Тенедос при всех регалиях во весь голос распевал непристойные куплеты, а я подтягивал, пьяный лишь от смеха и пения. Ошарашенные стражники топтались поблизости, явно не собираясь совершать такой глупости, как арест волшебника за пьянство и непристойное поведение.
Мы получили приглашение на официальный обед. Я сидел рядом с хорошенькой, хотя и сурового вида женщиной старше меня лет на десять, которую представили как маркизу Фенелон. За переменой блюд мы болтали о разных мелочах – я уже приобрел кое-какие познания в искусстве светской беседы. Затем она повернулась ко мне, и я впервые разглядел брошь, которую она носила на груди.
Это была золотая отливка в виде длинного шнура, свернутого в несколько витков.
Время застыло для меня, и я вспомнил пещеру Товиети, а потом настоящий желтый шелковый шнур, затянутый на моей шее, и смертоносную красавицу по имени Паликао.
– Простите, – произнес я, и боюсь, мой голос прозвучал так же резко, как если бы я выговаривал одному из своих подчиненных. – Что за брошь вы носите на груди?
Маркиза удивленно взглянула на украшение, а потом подняла голову и быстро отвела взгляд.