Король русалочьего моря

– Они не учли только одного – мы стали гордиться этим их «подарком». Несмотря на него, наш род не вымер, и каждый живущий Альба есть доказательство тому, что какому-то огню нас не победить. Хотя нельзя сказать, что он не пытался, – он отсалютовал бокалом своим родичам. – Огонь в нас.

– Ибо мы крещеные пеплом, – откликнулись Альба: Алонсо печально, Франсиско с прохладной улыбкой, дон Фернандо с мрачной решимостью, Фелипе с дерзким вызовом. Но в каждом голосе звучала гордость.

– Они разные, – сказал Ксандер во внезапную темноту, где раздавался лишь один звук – дыхание брата. – Всякие.

– Но все они про́клятые, – отозвался Мориц, будто на пароль. – И все они враги.

Кому-нибудь другому Ксандер сказал бы только «да», но это был Мориц, ему можно говорить не просто правду, а всю правду.

– Не все из них могут быть только врагами, – сказал Ксандер, чуть помолчав. – Кузина Ани говорила…

– Ани! – фыркнул Мориц. – Для Ани вообще все небезнадежные. Ей дай волю, она бы и Железного герцога попробовала понять.

Ксандер прикусил язык, но Мориц увидел это и не дал ему опустить голову. И так привычно это было – пальцы брата, сжавшие подбородок, – что фламандец не выдержал.

– Она бы сказала, что каждый из них – человек.

Мориц не то что не рассердился, даже усмехнулся. Не очень весело, но все-таки одобрительно.

– Верно. Люди, а не непобедимые монстры.

– Про непобедимость я не говорил, – пробормотал Ксандер.

Гордые иберийцы торжественно пьют, а мальчик среди них думает о своем: где-то там, в бескрайнем океане, его проклятый прадед капитан Хендрик ван Страатен пытается обогнуть мыс Доброй Надежды на своем «Летучем Голландце». Там кричат чайки, вспарывая морской бриз острыми белыми крыльями, плещутся волны – и нет и не может быть никакого огня.

Он, открыв глаза, прямо посмотрел на единственного среди них, кто казался ему человеком.

Но ваш огонь можно потушить…

– Всякий огонь можно потушить, – повторил он вслух и посмотрел на свои руки, как будто в них еще лежала обгоревшая мокрая салфетка.

Впрочем, в этом месте, где оживали воспоминания и мертвые, всякое могло быть.

– Все верно, – кивнул брат, – но сможешь ли ты?

Ксандер нахмурился.

– Ты о чем? Ты что, думаешь, я там слабину дал?!

– Да нет, – но по тому, как Мориц повел плечом, Ксандер понял: именно так брат и думает, и почувствовал, как у него горят щеки от обиды. – Ты…

– Да ничего такого я не думаю, – губы Морица тронула примирительная улыбка и тут же исчезла. – Но понимаешь… так просто у них не выиграть. Нельзя никогда, понимаешь, никогда забывать, кто они и кто мы. Я забыл – и вот… – он развел руками так беспомощно, что у Ксандера защипало в носу.

– Как тут забудешь, – буркнул он, но уже ни капли не сердито.

– Забудешь! – только что бессильные руки вдруг крепко охватили его голову, заставляя смотреть прямо в зеленые глаза Морица. – Ксандер, ты же сам сказал, они люди, и ты так к ним и относишься: кто-то, мол, лучше, кто-то хуже. Но они враги, все и каждый! А ты их, – словно плевком, – жалеешь!

Щеки запекло на этот раз не гневом – стыдом. Но издевательская тьма воспоминаний тут же поглотила его, не дала и минуты на возражение. Да и что можно тут возразить?

Брат был прав.

Когда он тихонько вошел в небольшую комнату, Исабель стояла почти вплотную к камину, в котором, несмотря на теплый вечер, весело плясало пламя. Руки у нее были перевязаны, и, увидев Ксандера, она поспешно спрятала их за спину.

– Проходи.

Ксандер шагнул на середину комнаты так уверенно, как только мог, и остановился в нескольких шагах от Исабель. Собрался с духом. Наконец склонил голову.