Одиль представила живо себе эту картину и фыркнула, и, судя по звукам вокруг, описанный образ пришел на ум не ей одной.
– Но предположим, – вмешался в это поветрие голос Ксандера, – что мне это удалось? Можно же и понаблюдать, подготовиться. Поучиться у настоящих мышей?
Профессор Скотт выслушал его с явным удовольствием, причём вполне серьёзным.
– Верно, – сказал он после небольшой паузы, – всё верно. Можно. И понаблюдать, и поучиться. Можно даже заставить себя по-настоящему поверить в то, что вы мышь, господин ван Страатен.
Кто-то из иберийцев – похоже, Хуан – хихикнул, но Майкл Скотт бросил на виновника быстрый и острый, как удар кинжала, взгляд, и тот аж подавился. Профессор же мягким рысьим шагом подошёл к Ксандеру и навис прямо над ним, опершись обеими руками о спинку его стула. Ксандеру пришлось закинуть голову, чтобы профессор смотрел ему в глаза, а не в макушку.
– Но смотрите, какая тут закавыка, – негромко продолжил тот. – Вы можете быть и оставаться мышью, если ваша вера в то, что вы мышь, совершенна. Но ваша вера творит, не так ли?
Договаривать ему не понадобилось: Ксандер додумал всё сам и медленно кивнул. Майкл Скотт кивнул в ответ и резко выпрямился, оборачиваясь к остальному классу. На его бледном, усыпанном веснушками лице играла усмешка.
– А так-то рецептов полно, что там! Может, кому из вас и встретится в лесу бабка с зельем, оборачивающим в сокола, или там карлики Тарнхельм поднесут – вот и наоборачиваетесь на здоровье. А пока что придется вам слушать меня – и учиться слушать всякую тварь, авось хоть кого-то из нас услышите. Вот вам и весь сказ.
Переглядываясь, кое-кто и вздохнув украдкой, его новые ученики потянулись за перьями и замерли, увидев нахмуренные брови.
– Это ещё что? Хотя, – пробормотал он себе под нос, – оно, конечно, понятно… Нет-нет, эту всю бумажную дрянь уберите. Незачем. Я как-то тоже целую книгу написал, лучшему другу доверил, даже мёртвым притворился, чтобы он крепче проникся тайной – и всё равно выдал меня, гад… Не надо этого. Как-то мне граф Дуглас сказал, что благодарит Небо за то, что никто из его сыновей, кроме одного, епископа, грамоты не знает – и в чём-то был прав. Нет, мы будем по старинке. Слушайте…
***
О том, что они пропустили обед, вспомнилось как-то только тогда, когда они перешагнули порог их омытого водопадами и прудами дома. Большую часть пути все шли задумчивые, медленным усталым шагом. Белла молчала тоже, хотя её размышления были бурными: она то и дело вскидывала голову, что-то бормотала себе под нос и снова опускала глаза долу. Раз она сжала кулак и поднесла его к груди, а потом медленно разжала пальцы, словно ожидая там что-то увидеть; видимо, ожидание её обмануло, потому что после этого она бессильно уронила руку и мотнула головой.
– Получится не сразу, – сказала вслух Одиль, чтобы вставить что-то в этот диалог иберийки с самой собой.
Та резко замерла и взглянула на неё так, будто Одиль ей поведала невесть какую тайну. Мгновение Белла просто ошарашенно пожирала её глазами, а потом вдруг сощурилась.
– Ты же умеешь читать мысли, да? Ты ведь менталист? Д’Эстаон же на это намекал?
Отрицать было глупо – несмотря на взрывной характер, иберийка вряд ли была дурой.
– Я буду менталистом. Когда-нибудь. Когда научусь. А мысли читать я не умею… точнее, – решила признаться она неожиданно для себя, – я их могу слышать, если человек громко думает.
– Это как?
В серых глазах Исабель горел знакомый азарт, и Одиль едва подавила вздох.
– Вот сейчас и ты, и Ксандер, – за спиной пошевелились, будто кто-то вздрогнул, – думаете: смогу ли я прочитать ваши мысли. Заодно вы думаете, что бы такое подумать, чтобы проверить. А ещё – как бы это так скрыть.
– Ух, – выдохнула Белла.
Ксандер сзади усмехнулся, но беззлобно.
– Это логично, – сказал он, шагнув поближе, чтобы оказаться с ними в одном кругу. – Наверняка так вообще все думают.
– Все, – кивнула Одиль.
– Так что, сейчас ты на самом деле не читала мысли? – уточнила Белла, и в голосе её звучала нотка разочарования.
Одиль на это могла только улыбнуться.
– Из того, что чьи-то мысли предсказуемы, не следует, что их не читают, сеньора, – ответил за неё Ксандер.
И улыбнулся тоже. Чуточку, но всё-таки улыбнулся, и ей. Она не могла отплатить за этот намёк улыбки ни ложью, ни молчанием.
– Пока мы шли, ты думал о том, можно ли как-то сделать так, чтобы и завтра было солнце, – сказала она, глядя прямо в глаза цвета северного моря.
Он вздрогнул, моргнул и даже шагнул назад, а потом вдруг улыбнулся снова, но шире, пусть и изумлённо.
– Правда, – прошептал он.
Она снова кивнула.
– Обычно людям становится в этот момент немного страшно.
– Вообще-то это здорово, – возразила Белла твёрдо и немного сердито, а потом разжала руку – сжатую в кулак в складках юбки – и протянула её Одили. – Не знаю, чего тут бояться особо. Пошли есть уже.
Одиль осторожно взяла эту руку. Пальцы иберийки были горячими – горячее, чем можно было бы подумать, глядя на её худобу.
– Чего тут бояться, я понимаю, – негромко сказал Ксандер.