Король русалочьего моря

На него снова накатила усталость – тяжёлая и парализующая. Он прижался спиной к стене и так сполз на пол.

– Нет.

Наступила тишина, а потом рядом с ним сели: с одной стороны – Адриано, а с другой – Одиль. Адриано больше не сделал ничего, не положил руку ему на колено или плечо, но Ксандер чувствовал его тепло, и уже это было… легче.

– Это были «Юнкерсы», – вдруг сказал Адриано, а когда на него посмотрели три пары глаз, пояснил: – Тогда, помнишь, утром, я сказал, что слышал сирену? Это были «Юнкерсы». Бомбардировщики, они так воют, когда…

– Война, – выдохнула рядом Одиль.

Она держала в руке газету, с видом уничтоженного Роттердама, с победными вражескими реляциями и именами, которые он узнал только сегодня и уже знал, что не забудет. На него она не смотрела – она читала, быстро, как читает человек на родном языке, вонзаясь коротким ногтем в эти имена. Он подумал, что и она их не забудет – и от этого тоже стало легче. Иррационально.

– У меня больше нет дома, Одильке.

Она вскинула на него слегка удивлённый, внимательный взгляд.

– У тебя есть дом, Ксандер.

– Война, – повторил он сказанное ей слово. – Не вернуться.

– Вернешься, – сказала она так, будто это само собой разумелось. – Просто придется пройти через войну.

Прошелестела ткань: напротив них, на порог, спиной по косяку, опустилась Белла. Вынула из рук Одили газету, посмотрела на неё, сморщилась и отдала Адриано, который её отшвырнул.

– Сейчас дома и… родных, – её голос чуть дрогнул, – может лишиться любой. А значит, пройти придется всем. И мы пройдём.

Он посмотрел на неё – не сеньору, а ту Беллу, которая с ним поднялась на борт «Голландца», бросив вызов проклятью. На Одиль, внучку Рейна, подавшего ей весть о войне, которую они не поняли. На Адриано, чей маленький самолётик радовал Пепе, в отличие от тех, которые изгнали её из дома, и чей вой он слышал в легком дыхании ветра.

– Пройдём, – сказал он.