- Когда?
- Дня через два. Слово - закон.
Мы смотрим на Жигана и не знаем - кричать ли нам, прыгать ли. Только Славик сказал:
- Вот мировецки!
- А для чего вы все остриглись?-спросил Жиган.- Школа требует?
Мы все ему рассказали. И про танцы, и про нашу клятву, и про то, что скоро в школу.
Он слушал, крутил головой, улыбался. Потом нахмурился, снова за папироску, дым в потолок:
- Ладно, завтра будут шестеренки.
- Ура!
- Ха-ха!
- Банзай!
- Мировецки!-Славик подставляет Жигану консервную банку.- Вот сюда пепел.
И только сейчас Жиган заметил Бахилю, на нас показывает:
- Вот, Сережка, учись. Академиком будешь. Он шагнул к дверям, оглянулся:
- Эх, и устал же я сегодня.
- Еще бы,- говорим мы,- ведь военный заказ. Иди поешь и поспи.
- Ты на правом боку спи,- советует ему Славик.-Тогда сердце не устает.
Он слабо улыбнулся, потрепал голову Славика, хотел что-то сказать, да махнул рукой, отвернулся, вышел.
- Спокойной ночи,- кричит ему вслед Славик.
Наступило утро следующего дня. День авиации. Небо такого цвета, как если капнешь синими чернилами в стакан чистой воды.
У Мишки есть один пригласительный билет на аэродром в Тушино. У нас нет ничего, кроме тонкой резинки. Этой резинкой Мишка должен послать нам свой билет обратно через цепи милиционеров. Мишка завязывает резинку на пальцах, прикидывает:
- А если заметят, то скажем, что мы родные братья. Снимем тюбетейки и, пожалуйста,- все одинаково лысые.
- А как же я?-спрашивает Лидочка и рассеянно крутит в руках мамин театральный бинокль.
Мы смотрим на Лидочку. Думаем.
- Очень просто,- говорит Славик.- Отдадим ей билет. Мы же мужчины. Протыримся. Я скажу, что потерял маму. А вы скажете, что потеряли меня.
Лева хмурится:
- Подожди. Но ведь тебя же никто не берет.
- А мне мама разрешила. Вот и бутерброд дала.
- Ну и протыривайся вместе со своей мамой.
Славик смотрит на нас, как на самых последних предателей. Он даже не утирает слез. Он просто удивленно смотрит на всех по очереди и молчит. Даже не молчит, а говорит мокрыми глазами.
- Ладно, пойдем,- не выдерживаю я.
В общем, или милиция очень любит детей, или дети очень любят авиацию, но мы на Тушинском аэродроме.
Народу полно. У всех какие-то бумажные козырьки от солнца, все смотрят в небо, а еще тянутся на носки, смотрят туда, где очень далеко на трибуне стоят люди в белом. Мишка спрыгнул с моей спины, почему-то шепотом сказал, что он видел Сталина.
И какой бы самолет с могучим ревом ни пролетал над нашими головами, Мишка машет и громко кричит:
- Папа!
- Сколько же у тебя пап, мальчик?-смеются вокруг. А потом самолеты начали «воздушный бой». Их пулеметы распарывают небо, дико завывают моторы.
В небе - бомбардировщики. Они точно бомбят фанерную цель. В бинокль видно, как от земли подскакивают вверх в дыму, в огне какие-то куски дерева, листы фанеры.
- Алеша, так и на войне будет?-прижимается ко мне: Лидочка.
- На войне еще страшнее,- радуется Мишка.
- Глупый какой,- говорит Лидочка.
Небо расцветилось куполами парашютов. Радио разносит над аэродромом бодрую песню:
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью… Преодолеть пространство и простор…
Славик хлопает в ладоши, смеется прямо в небо. Ему сейчас очень хорошо. Он ничего не боится. Он здорово устал и, наверное, сегодня очень спокойно уснет. А чего ему бояться, если наша авиация самая сильная в мире!
Уже стемнело, когда мы доплелись до дома. У сарая Жиган сидит, покуривает. Поздоровался и сразу в карман. На ладони желто поблескивают новенькие конические шестеренки.
- Вот, возьмите…
Присел на корточки, папироску раскуривает. Лидочка его сзади тихо за плечо трогает, он молчит.
- Жиган,- говорит Лидочка,- как тебя зовут?
Он удивленно на всех нас смотрит, не поймет, о чем его спрашивают.
- Жиган - это прозвище,- замялась Лидочка,- а зовут как?
- Ну, Колька. А что?
- Спасибо, Коля.
Он встает, отряхивается.
- А ну вас…- и медленно идет к калитке. Обернулся, замялся, спросил:-Та из райкома у вас не появляется? Нет?' Как придет, то приветик ей.
Хлопает калитка. Мы открываем свой сарай и сразу прилаживаем шестеренки.
- Влюбился он,- говорит Лидочка.
- А как ты знаешь?
- Когда задумчиво говорят, то всегда влюбляются. Мама так все роли про любовь учит.
- Может быть,- неопределенно соглашаюсь я.
- Ты бы хоть раз задумчиво что-нибудь сказал,-шепчет Лидочка,- а то только и умеешь, что орать.
- Лидочка,- говорю я задумчиво,- а в твоем бинокле хорошие линзы. Давай его разберем.
- Нет, вы только посмотрите на него,- удивляется Лидочка.
- Тише вы,- сердится Лева,- Алешка, прижми клещами этот винт.
Наконец- то тесно прижались друг к дружке шестеренки. Наконец-то закрутился, как пропеллер самолета, наш обтюратор.
Аппарат на пол поставили, сами расселись на верстаке. Сидим, молчим, любуемся.
- Сделали все-таки,- говорит Женька.
- Сделали,- сам себе удивляется Мишка.- Надо же.
- Чудно как-то все,- протирает Лева очки.
- Ну-ка, еще крутани,- прошу я Лидочку. Она сначала осторожно, а потом все увереннее, все быстрее крутит ручку нашего аппарата. И все в нем крутится, все в движении, все солидно жужжит, пощелкивает.