"Король" с Арбата

— Танцуют!— словно обожгло меня. Я забыл про свою пятку и вот уже хромаю по крыше ларька.

Теперь уже все видно очень здорово. Ну, конечно, она танцует. И конечно, ее обнимает Гога из дом пять. Вот что значит иметь шевелюру! Вот что значит свой велосипед!

Тихонько слез с крыши ларька. Улегся на спину, смотрю в небо. Никаких звезд. Уползла боль из ноги куда-то повыше живота. Поселилась здесь, ежиком разрослась и колет, колет.

Кто-то большой, темный карабкается к нам на крышу сарая, за ним другой такой же большой, тяжелый. Первый подполз, одеяло лапает. Голосом Бахили:

— Кто здесь?

— Ну, я,— отвечаю.

Лицо приблизил, дыхнул противно:

— Кто?

— Ну я, понятно?

Фигура отшатнулась, зовет шепотом:

— Жиган, греби сюда. Это Алешка-король.

Подполз и Жиган. Я его тоже знаю. Он из дом пять. Любит малышам щелчки давать. Всем говорит, что он есть, рабочий класс и на заводе работает, даже раз хвалился финкой, говорит, в цехе выточил, а сам целый день торчит с гитарой в своем парадном, малышей заманивает разными рассказами и песенками, а потом отбирает у них конфеты, хлеб с повидлом, яблоки. Тут же все съест и опять ребят домой посылает:

— Поди, попроси у мамки хоть сахарку или десять копеек.

Сейчас Жиган плюхнулся со мной рядом, дышит так же противно, коленки задирает, хихикает:

— Ты чего на крышу ларька лазил? А? Может, ларек хочешь ограбить?

Бахиля из темноты уточняет:

— Влюблен он. В Лариску.

Жиган похлопывает себя по животу, мурлычет:

Эй, моряк, эй, моряк, не грусти, Не зови ты на помощь норд-веста. Эта мисс из богатой семьи, Да притом же чужая невеста.

Потом он задумывается, шумно вздыхает:

— Ну вот что, парень. Давай-ка катись отсюда вместе со всем королевством. Я желаю здесь отдыхать с моим лучшим другом, Сережкой Бахилей. Бахиля? Где ты?

— Здесь, здесь,— откуда-то из темноты отвечает Сережка.

— Ну, так две минуты на сборы, и чтоб крыша была чистая,— сплевывает Жиган в темноту.

— Никуда мы не уйдем,— говорю я.

— Ах, не уйдете? Скажите пожалуйста, «они не уйдут». Ну тогда я так устрою, что ни один доктор, даже Бахилин папа, не возьмется вас лечить.

Рядом пробурчал из-под одеяла Женька:

— А я так дам, что потом ни один конструктор не возьмется собирать.

Стало очень тихо. Жиган приподнялся, растерянно спросил:

— Кто это еще?

— Я. Женька Кораблев.

— Какой такой Женька Кораблев?

Из темноты голос Бахили:

— Новенький. В нашем дворе теперь живет.

Жиган помолчал, потом чиркнул спичкой, закурил, посветил в сторону Женьки. Видно только большое толстое одеяло, и далеко из-под него торчат босые Женькины ноги. Я даже удивился: какой Женька длинный. Жиган шепотом спрашивает:

— Сильный он?

— Ведро с водой одной рукой выжимает,— говорю я. И опять тишина. Потом Жиган, кряхтя, встает:

— Бахиля? Подай голос.

— Ага, здесь я.

— Пошли. Нас тут не поняли.

Они сползли на землю. У ворот постояли, пошептались, потом в обнимку вышли на улицу.

Я откидываю с Женьки одеяло, удивляюсь: подушка пустая. Тяну дальше и только теперь вижу Женьку. Он тихонько смеется, объясняет:

— Я как услышал ваш разговор, сразу скользнул вниз и ноги высунул. Пусть думают, что здесь большой человек лежит. Сам — каркас, а из одеяла получилась скульптура. Хочешь, получится медведь? Вот смотри.

Женька барахтается под одеялом, глухо спрашивает:

— Похоже? Ну, похоже?

Какой там еще медведь, если погас свет в Ларискином окне.

— А теперь крокодил будет,— обещает Женька.— Смотри.

А мне не смотрится. До крокодилов ли сейчас, если Гога из дом пять танцевал с Лариской.

— Давай спать,— устало говорит Женька. Отвернулся и замолк. А мне не спится. Вспоминаю, как в первый раз я приметил Лариску. Вообще-то я ее знал давно. Часто мы принимали ее в свою компанию. Играли в пряталки, в казаки-разбойники. И все было ничего. А однажды…

Как-то во дворе мы играли в снежки. Это только так у взрослых безобидно называется «играли в снежки», а в самом деле все было как на Чудском озере при Ледовом побоище. Правда, ни лошадей, ни убитых у нас не было, но зато крика и гвалта — как в настоящем бою.

Это если глядеть со стороны, то лошадей не было, а в самом деле лошади были, мы их пришпоривали, за них даже ржали и цокали подковами. (Правда, в калошах это не совсем удобно.)

И вдруг боевой конь боком вынес меня на середину двора. Он ржал, вставал на дыбы и отчаянно вертелся.

Противник, пискнув, разбежался. И только одна девчонка с белыми косами, в пушистой шапочке, похожей на голубой одуванчик, прислонилась к водосточной трубе и тихо гладит мокрой варежкой снежок. На разгоряченного коня и даже на всадника — никакого внимания.

— Руки вверх!— закричали мы вместе с лошадью. Голубой одуванчик дует на свой снежок, трогает его языком и смеется.

Конь подо Мной вдруг заскучал, стал смирным, а потом вообще испарился.

— Подумаешь, косы выпустила,— сказал я.

— Да, выпустила. А тебе что?

— Ладно уж, сдавайся,— предложил я.— Считаю до трех. Раз… Два… Два с половиной… Два и три четверти…

— Три!— засмеялась она.— Ну, и что дальше?

— А ничего,— ковырнул я снег ногой,— можешь и не сдаваться. Подумаешь…

— А если я сдамся,— смеется она и делает шаг вперед.— Тогда что? Ну?