— Вот видишь, граф, почему бывают революции,— говорит серьезно Лева,— станки должны принадлежать тому, кто на них работает.
Граф охотно согласился.
— Молодец, все понял,— хвалит его Лева.— А некоторые не понимают, и тогда начинается гражданская война. Это всем ясно?— спрашивает нас Лева.
— Всем,— отвечает Славик, старательно отрывая крылья у мухи.
Мы решили превратить сарай в настоящую мастерскую. Здесь будем строить киноаппарат. Сложили аккуратно дрова к одной стене, и теперь у нас три стенки свободные. К ним прибьем разные полочки, на них — инструмент.
Взялись за пол. Лидочка пробует его подмести веником, но ничего не получается. Грязи чуть ли не на полметра. Это гнилые щепки, кора, сопревшее тряпье, камни, ржавые листы железа, какая-то труха, битое стекло и очень много мокриц, от которых то и дело визжит Лидочка.
У тети Дуси взяли совок, лопаты, и тут уж началась настоящая работа.
Мы с Лидочкой метем рядом. Лидочка глубоко, честно поддевает лопатой мусор, прямо руками, если нет мокриц, вытаскивает камни. Она раскраснелась, лицо мокрое, руки по локти черные. Славик то и дело вытирает своим платочком ей лицо.
— Когда мы рядом,— тихо говорит мне Лидочка,— я могу работать, сколько хочешь.
Я молчу. Мы с графом выкорчевываем ржавый упрямый лист железа, и мне не до разговоров.
— Почему так бывает, Алеша?— не унимается Рыжик.
— Спроси у Левы, он все знает.
— При чем здесь Лева, я хочу, чтобы ты сказал,— шепчет мне в ухо Лидочка.— Ну, почему?
— Не знаю. Отстань.
Лидочка отворачивается и долго молча шурует лопатой. Потом я расцарапал палец, и она опять оказалась рядом. Высосала грязь с пальца, перевязала Славикиным платочком.
— Алеша, а почему, когда тебе кто сильно нравится, ты ему не нравишься?— снова шепчет Лидочка.
Я задумался. Это верно сказано. Так же у нас с Лариской. И почему так в жизни устроено? Вон она сидит на скамейке рядышком с Гогой. И ни разу не взглянула на сарай. Я даже пробовал петь про трех эсминцев, но опять она никакого внимания.
— Ну, куда ты все смотришь?— сердится Лидочка, подставляет совок.
— Ой, Лидочка!— вдруг заорал я.— Крыса! Лидочка завизжала, бросилась за дверь.
Теперь стало работать лучше. Можно копать и сколько хочешь смотреть на скамейку.
Наконец мы добрались до твердого грунта. Все подмели. Натаскали желтого песку, посыпали пол. Потом Лева принес из дома разных газет, и мы ими обили стены сарая. Получилось очень красиво и уютно.
Мы сидим посредине сарая и любуемся нашей работой. На скамейку я не смотрю, она давно пустая.
— Хорошо,— вздыхает граф де Стась.
— Это тебе не Гогины высказывания записывать,— говорит Лева,— это, брат, настоящий труд!
— Мировецки,— говорит Славик, разглядывая сарай сквозь цветное стеклышко.
Газеты на стенах вдруг наполнили сарай удивительной бурной жизнью. С фотографий на нас смотрели люди в шахтерских касках, пограничники в шишкастых буденовках, бородатые, в зимних шапках полярники. И очень мужественные летчики с лямками парашютов на груди.
Вокруг нас за тонкими стенами сарая бурлила интересная, увлекательная жизнь. Вот на снимке мускулистые люди забивают в шпалы костыли, а вот падает вода с высоты огромной плотины. Прямо на нас движется колонна тракторов. А рядом на другом снимке раскалывает льдины сильный ледокол.
Все кругом работают. Приятно, что и мы сегодня устали от работы. Откуда-то сверху заползла в сарай Ларискина песня:
— Глупости,— говорит, поморщившись, Лева. Мы поняли, о чем он, и молча согласились.
Меня толкает Женька, показывает головой на дверь. Смотрю, а во дворе на нашей скамейке сидит с книжкой Ба-БахиляМы очень удивились: Бахиля и с книжкой!
— Надо же,— ухмыляется Лева,— наконец-то вырулил.
Мне почему-то жалко Бахилю. С ним никто не дружит, никто к нему даже не подойдет. Говорили, что после той истории с конфетами отец сильно его избил тросточкой и строго-настрого запретил выходить за порог. Лидочка с ним соседка и каждый день слышит, как отец кричит на всю квартиру:
— Если у меня сын вор, кто же теперь придет ко мне лечить зубы?! Парадокс!
— Бахиля,— решаюсь я,— иди сюда!
— Да зачем он тебе?— говорит Мишка.— Ну его! Бахиля смотрит на сарай, заметил нас, закрывает книжку, медленно встает, хочет исчезнуть.
— Иди, не бойся,— пищит Славик,— не тронем!
— Да зачем он тебе?— шипит Мишка.
— Пусть поможет принести железку, что около помойки,— соображаю я,— будет у нас наковальня.
Бахиля подошел, тихо поздоровался, прислонился к косяку двери.
— Ну-ка,— говорит Лева,— покажи, что читаешь?
На обложке книги значится: «Современная кинопроекционная аппаратура».
Мы притихли, нам просто нечего сказать. Лева подозрительно оглядывает Бахилю, подмаргивает:
— Это ты нарочно?
— Почему нарочно?— обижается Бахиля.— Интересуюсь, и все.
Накинулись на книгу. Листаем. От чертежей, рисунков, разных таблиц зарябило в глазах. Мы подавлены.
— А ты что-нибудь понимаешь?— с надеждой спрашивает Женька Бахилю.
— Ничего,— смеется Бахиля,— а вы?
— И мы ничего.