"Король" с Арбата

Как-то накануне Октябрьских праздников мы прибивали плакат над учительской комнатой. Я стою на стремянке, а Лева подает мне гвозди. И вдруг услышал — кто-то за дверью громко ругает Николая Ивановича. А я-то и не знал, что учитель учителя может ругать.

Говорили о том, что он не придерживается методики Наркомпроса, не уважает программу. Начинает урок по-сво­ему.

— А мне нравится, как он учит,— это спокойный голос Пелагеи Васильевны.— Он им сразу не дает уже раз кем-то съеденное. И правильно делает.

— Простите, простите, уважаемая Пелагея Васильевна, значит, все, что уже открыто, вы предлагаете открывать за­ново. Так сказать, изобретать деревянный велосипед? Нуте-с!

— Вы своим детям сразу дадите велосипед?

— А почему бы и нет?

— А вот как он устроен, они будут знать? И как люди пришли к мысли о создании велосипеда, ваши дети тоже будут знать?

— А зачем им ломать головы, когда есть уже готовое? Пусть они вперед смотрят.

— Ленин не так учил.

— Нуте-с, а как учил Ленин? Лева мне гвоздь тянет:

— Давай-ка,— торопит он.

Я гвоздь рассматриваю, обратно ему в руки.

— Ну-ка, выпрями,— прошу я. А сам слушаю. Опять голос Пелагеи Васильевны:

— …пусть не точно по цитате… Но мысль такая: комму­нистом может стать тот, кто обогатит свою память всем, что накопило человечество.

— Простите, я про Николая Ивановича…

— Не «про», а «о» Николае Ивановиче…

В учительской громко смеются. И снова тот же мужской голос:

— Странно, странно, дорогая Пелагея Васильевна. Может быть, у вас… как это… особые симпатии… Но, понимаете, уважаемая Пелагея Васильевна, есть на свете Нарком-прос…

Тут вдруг звонок. Вбиваю гвоздь по самую шляпку.

Сидим с Левой на батарейке. Я ему рассказал, что слы­шал. Он молчит, думает.

— А тебе нравится Николай Иванович?

— Очень,— говорит Лева.

— Да, его все любят.

Вот такого человека обидел Женька. Даже не обидел, а просто Женька вообразил, что он не за партой, а на троне. Страшно шевелил бровями, опирался на невидимый посох и даже на меня смотрел кровожадно, шипел:

— Убью, как сына своею. Да, пусть пополнится Третья­ковская галерея.

В этот самый момент Николай Иванович попросил Женьку выйти из класса.

Вечером мы сидим у Женьки дома и рисуем мультипли­кационный фильм. Женька изредка нас консультирует. Он очень занят: на большом листе ватмана рисует схему дей­ствия паровой машины.

Самолет мы нарисовали. Сделали все так, как советовал Костя. Взлет по диагонали кадра из нижнего угла в верхний. Подули, подышали на тушь, осторожно заряжаем пленку, крутим.

На глазах поднимается наш самолетик и летит в верхний угол экрана.

Мы друг на дружку смотрим:

— Ура!

— Ха-ха!

— Банзай!

— Мировецки,— добавил я за Славика. Его сейчас с на­ми нет. Наверное, объясняет дома содержание записки: «Ваш сын удален с урока…»

Мы оглядываем друг друга. Вот это да! Оказывается, ки­но делается очень просто. А не все люди об этом знают! Чудаки.

Теперь и Женька осторожно макает тонкое перо в тушь,

— Сейчас нарисую один секрет. Вы только не подсмат­ривайте,— просит он и тащится в кухню, балансируя блю­дечком с тушью.

Явился хмурый Славик. Осторожно уселся на полу,

— Выдрали?— поинтересовались мы. Славик промолчал.

Вскоре Женька в темноте к аппарату пробирается, то­ропится.

— Вот, готово. Нарисовал. Заряжайте. Зарядили.

— Крути! Крутим,

На экран выбегают на смешных тонких ножках разные буквы. Вот они выстроились, и хором читаем:

— «Плющихфильм».

— Что это?— спрашиваем.

— Какой «Плющихфильм»?

— Непонятно?— удивляется Женька.— Это же своя ки­ностудия. Так и назовем: «Плющихфильм». Ведь есть же «Мосфильм», «Ленфильм», а чтобы нас с ними не спутали — будем называться «Плющихфильм».

— Мировецки!— заорал Славик. Уж очень все неожи­данно. Своя киностудия! Надо же! Это значит, делать свои фильмы. Самим рисовать целые картины!

— А что для этого надо?— спокойно говорит Лидочка,

— Тушь… ну еще тонкие перья,— прикидываем мы,— соскоблить эмульсию с пленки и на ней рисовать по кадрикам…

— Ну, это все пустяки,— говорит Лидочка,— а еще что? С чего вообще начинают делать фильм?

Мы задумались. Кто же его знает, с чего начинается ра­бота над картиной.

— Наверное, сценарий нужен,— неуверенно говорит Лева.

— Это еще что такое?

— Да, что такое?— суетится Славик. У него голова, как на подшипнике. Крутится во все стороны.— Для чего это? А?

Лева хмурится, задумывается:

— Ну, как бы вам сказать… Вот, например, мы хотим сделать фильм «День нашего двора». Так?

— Так,— киваем мы.

— Ну, с чего бы начинался этот фильм?

— Я бы начал с метлы тети Дуси,— говорит Женька.— А потом из всех труб дым пошел… Открываются двери, и люди оставляют следы на снегу от дверей до ворот. Это сле­ды взрослых. Потом собачьи следы. Значит, Короля прогу­ливают. После показал бы, как в окне у Лидочки и Алешки показываются и исчезают макушки. Значит, они делают при­седания. И снова следы до ворот, только уже маленькие, детские.

Мы слушаем. То, что говорит Женька, ново, интересно и необычно.

— А потом,— глубоко вдыхает Женька и задумывает­ся,— а потом идет снег, и все следы во дворе заметает. Это значит, что сейчас взрослые на работе, а мы в школе.