Может быть, эта бумажка прошла через руки царского прокурора, потребовавшего смертной казни лейтенанту Шмидту и его товарищам. Может быть, ее торопливо прятал под рясу поп Гапон. А потом она терпеливо дожидалась в сейфах Временного правительства того, кто выдаст Ленина. Так и не дождалась бумажка нового хозяина. И вот сейчас она гуляет по нашему классу — немая свидетельница далекого прошлого моей Родины, бумажка 1904 года рождения.
Вот что мы узнали на том уроке истории. Никто из нас тогда не услышал звонка с урока. Директор положил обратно в карман эту бумажку и вышел из класса своей обычной озабоченной походкой.
Мы еще долго сидели тихо. Только Женька ерошил свои кудри, потом сказал:
— Вот это да! Вот это он знает!
Потом к нам в класс бочком зашел Славик и пожаловался, что директор отобрал у него старинные деньги.
И вот сейчас на нашем организационном совещании мы рассказали Славику всю историю с его деньгами и о том, что мы узнали на уроке, который вел директор нашей школы.
— Пожалуй, директор нужен, все-таки он в школе еще завтраками ведает,— согласился Славик, сомнительно оглядел нас и добавил: — Только хороший. Давайте выбирать.
— Директоров не выбирают,— сказал Лева,— а их рекомендуют.
— Кто?
— Ну, кто-то свыше. Райком, или райсовет, или наркомат.
— Позвоним Наташе,— просто решает Славик.— Она ведь в райкоме.
Звоним Наташе. Все ей рассказали о том, как мы распределили на студии обязанности и попросили рекомендовать директора.
— Чтобы все было солидно,— говорю я в трубку.— Как в настоящих киностудиях.
Она долго смеется. Мне слышно, как она с кем-то переговаривается и там в глубине комнаты тоже громко смеются.
— Вы что же, сами не знаете, кто у вас может быть старшим?— весело говорит Наташа.— Напроситесь. Вот возьмем да и пришлем вам какого-нибудь чудака с Дорогомиловского рынка, из палатки. Он вашему киноаппарату мигом ноги приделает.
— Мы ведь серьезно, Наташа,— говорю я.
— И я серьезно. Ну уж, если вы так хотите… Дай-ка ребятам трубочку.
Я передал трубку Женьке. Он чему-то долго поддакивал и смотрел на меня. Потом трубку взял Лева, засмеялся, сказал: «Ну, конечно!»— и тоже посмотрел на меня. Мишка сказал: «Порядок!»— и передал трубку Лидочке. Она слушала, довольная, с чем-то соглашалась и строго осматривала меня с ног до головы. Славик взял трубку, солидно в нее посопел, скачал: «Мировецки!»— и тут же объявил, что он согласен .,
…Так я стал директором киностудии «Плющихфильм».
…Мы с Левой пишем сценарий. Рядом у нас на столе настоящий сценарий фильма «Чапаев», (Левина мать принесла из библиотеки.) Как все в нем просто, понятно и доступно. Но пот мы начали писать первый эпизод «Мятежа».
Просидели весь день, а на бумаге только получилось вот что:
Крупный план: фанерная вывеска «Штаб и политотдел». По пей грохочут приклады винтовок. Вывеска падает. Взлетает испуганная стайка воробьев. Вдали горящие дома (потом, вспомнив нашего участкового, «горящие дома» Лева выбросил), плачущая девушка прижимает к груди ребенка. Ребенок плачет крупными слезами. Старик утешает девушку: «Вот скоро вернутся наши…» и тоже плачет».
На этом мы остановились.
Лева внимательно рассматривает свою верхнюю губу, потом объявляет, что пока мы доберемся до сути, то израсходуем всю пленку. Вот тогда начнутся настоящие слезы. И еще Лева говорит, что мне, как директору, не мешало бы об этом побеспокоиться.
Мы подумали и решили, что старику нечего плакать, а нужно идти в партизаны. Хоть будет кашу варить и то дело.
Лева сначала согласился, а потом опять начал прикидывать: сколько же уйдет пленки на такой подвиг?
Мы сценарий в сторону. Подсчитываем наши кинопленочные возможности.
— Давай-ка все выясним,— предлагаем мы друг другу. Начали выяснять. В общем, дело обстоит так: пленка идет со скоростью двадцать четыре кадра в секунду. Это просто ужас, как пожирает пленку киноаппарат ради какой-то секунды. Секунда считается так: «раз и два». А за этот «раз и два» летит двадцать четыре кадра! Если растянуть их в длину, то получается…
Меряем линейкой один кадр кинопленки. Получается шестнадцать миллиметров. Множим на двадцать четыре и задумчиво смотрим друг на друга.
— Триста восемьдесят четыре миллиметра пленки в одну секунду!
Тоскливо отнимаю ноль, сообщаю:
— Это значит, тридцать восемь сантиметров пленки за секунду.
— Бери уж полметра,— раскрашивает Лева красивыми штрихами сценарий.— А в фотомагазине полтора метра пленки — это рубль тридцать.
— Слушай, а чего они могут сделать в одну секунду?
— Кто?
— Ну, наши герои… .
— А черт их знает…
Я прикидываю, советуюсь:
— Слушай, за секунду он в партизаны не уйдет?
— Кто?
— Ну, дед наш..
— Конечно, не уйдет. Ему думать надо…
— Давай выбросим… Сэкономим.
— Давай!
Выбросили. Помолчали.