"Король" с Арбата

У ней был острый приступ печени. Лицо белое, потное, кусает губы. На прощание улыбнулась, сказала сестренке по скольку в день денег тратить и еще чтобы мне дала на «Чапаева».

Меня всегда удивляло, что мама очень быстро засыпала. Чуть голову на подушку и уже спит. А нам порой с се­стренкой еще долго не спится. Хочется поговорить с мамой, пошутить с ней, послушать ее рассказы про прачеч­ную, про своих подруг или просто разные случаи из жиз­ни.

А один раз мама не спала всю ночь. Не спал и я. Накану­не мы с мальчишками залезли в чужой сарай и утащили но­венькие листы фанеры и старый керосиновый фонарь. Фа­нера нам нужна была для киностудии, а вот фонарь по­тянули просто так. Всех нас забрали в милицию, а потом домой пришел наш участковый дядя Карасев и все расска­зал перепуганной маме. Она хотела поставить для него чаю, но он только кашлянул, поправил кобуру с револьвером и, тяжело топая сапогами, ушел.

Я во всем признался. Мама смотрела куда-то мимо меня, губы у ней мелко дрожали. Сестра уже давно уснула, а мы все сидим и молчим. Я чувствую, что мама не знает, с чего начать.

Она все вздыхает и вздыхает.

— Ну-ка встань,— просит мама. Я встаю. Она тоже вста­ла.— Давай-ка померяемся.

Я никогда не мерился с мамой. С товарищами, с сестрой сколько угодно. А вот с мамой впервые. Как-то странно — мама и я почти одного роста. Я доволен, а мама молчит. Смотрит на меня и молчит. Мне неловко.

За окном светает. Мама сидит в пальто, в платке. Ей уже давно пора на работу, а она не торопится, сидит и расска­зывает мне детскую историю про мальчика, который сна­чала украл пятачок, потом рубль, а потом еще больше и, на­конец, докатился до тюрьмы. Я слушаю и думаю о том, что мама забыла, ведь мы же с ней почти одного роста. За­чем мне эта история для детей?

— Ты опоздаешь на работу,— говорю я.

— Сегодня опоздаю. Скажу директору, что разговари­вала с сыном,— задумывается она.— Он поймет, он должен понять,

И только сейчас, здесь в секрете я вдруг подумал о том, как же в тот день она работала, если не спала ночь.

В этот вечер мама вернулась домой с билетами в кино на «Чапаева». Я уже смотрел этот фильм восемь раз, но с мамой мне особенно захотелось еще раз увидеть «Ча­паева». Ведь она посмотрит впервые, и мне будет очень приятно ей все объяснить. Но объяснять не пришлось. Она все поняла не хуже меня. И когда в зале зажегся свет, я увидел заплаканные глаза. Как я любил в эту минуту маму, как я гордился ею.

Нас очень сблизил «Чапаев». Я ей часто рассказывал все, что узнавал о Чапаеве, все, что читал о нем в газетах, кни­гах. Она слушала внимательно, все понимала.

Однажды я взялся читать ей вслух «Тихий Дон». Ста­рался скорее добраться до «самого интересного» и пропу­скал описания природы. Но мама заметила мою хитрость и пришлось листать страницы обратно.

— Я люблю природу. Не перескакивай,— попросила ма­ма. Я вчитываюсь и начинаю понимать, как это красиво.

И вот сейчас ночью, лежа в секрете, я сам слушаю при­роду, вижу ее, уснувшую, величавую. Изредка ее покой нарушает мертвый бледно-зеленый свет ракеты. Это нем­цы предусмотрительно освещают свой передний край обо­роны, нервничают. Кто их звал к нам? Зачем моя мама сей­час пугается сирен, прячется в бомбоубежище, получает пайку хлеба по карточкам?

Мама пишет: «Ты не смотри, что рыженькая…» Просто мама еще всего не знает. Мы уже с Лидочкой наладили пе­реписку. У меня есть от нее одно письмо, у нее — моих много. Мы сейчас все время отступаем и никак не найдет меня полевая почта. А Лидочку находит. Я ей все время шлю и шлю. Они стоят на одном месте. Держат Ленинград.

И никакой огонь их не сдвинет с места. Как же они отой­дут, если мы отступаем? Когда же их тогда найдет полевая почта? Они дрогнут — мы упремся. Пусть нас всегда на­ходят письма.

Мама учит меня держать оружие в чистоте. Я все по­нял, мама. Только исправным оружием можно бить врага. Только исправным безотказным оружием можно защитить того, кого сейчас греет мой синий свитер.

Мама пишет, что людей обычно пугает, страшит неиз­вестное. А когда все ясно, то ничего не страшно. Мне сей­час все ясно. Фашист — это враг. Врага уничтожают.

Высоко в черном небе приглушенно рокочут моторы. Это бомбардировщики идут над нашими головами бомбить Москву. Сейчас на подступах к столице их встретят наши «ястребки». И в кабине каждого истребителя сидят сыны таких же матерей, как и моя мама.

И хорошо, если сегодня в эскадрилью к нашим летчи­кам тоже пришла полевая почта.,

Меня тихонько трогает за рукав Женька:

— Не спишь?

Ищу его ухо:

— Вспоминаю…

Он чуть скользнул холодной каской по моей щеке и опять замер.

Мы слушаем землю, воздух, весь мир и, наверное, са­мих себя…

Лидочка… Была просто Лидочка. Рыжик. В глазах два вопросительных знака. Это сначала. А потом… распрями­лись эти два вопроса.

Вот она идет по улице. И не поймешь, что тут глав­ней — наша улица или Лидочка?