В августе 1956-го Виталия Луи, Андрея Шимкевича и Педро Сепеду вызывают к начальнику лагеря и объявляют, что, оказывается, ещё полгода(!) назад подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР об их амнистировании и снятии судимости. «Вам возвращается свобода и все ваши права», — провозглашают посланцы нового порядка. Кто-то падал в обморок, но Луи уже подготовился к известию и запасся нужной дозой хладнокровия. Он знал, что целых шесть месяцев своего срока просидел в лагере просто так, то есть потерял время.
И всё же первые часы он пребывает в замешательстве: «стокгольмский» или ещё какой-то синдром давал о себе знать. Ведь ему уже почти тридцатник, а нет ни профессии, ни жилья, ни семьи. В лагере же жизнь кое-как наладилась, да и не была она такой уж невыносимой эти последние два-три года, а по законам драматургии запоминается последнее. Но неправильные мысли были быстро отогнаны: Луи и Шимкевич получают справки об освобождении, которые пока им будут вместо паспорта, билеты в одну сторону «до станции Москва» (так записано) и по 18 руб. 50 коп. «на питание в пути». Граждане, мы вас не задерживаем…
Но билетов нет: у воли свои законы — здесь не бывает вагон-заков, конвоиров, собак и шмонов. Но и билетов тоже часто не бывает в кассе, как и кассирш, у которых заканчивается рабочий день. А есть люди, которые вышли, так же, как и Луи, только что покинули зону и запрудили околовокзальное пространство в Караганде, мечтая сесть на поезд, идущий на запад через Свердловск, на Казанский вокзал. Здесь вообще творилось что-то невообразимое: счастливчики оккупировали лавочки, словно это лучшие шконки, остальные — благо лето — лежали на чём попало на полу. Здесь Виктор с друзьями провёл ещё три дня в ожидании свободных мест в поезде. СВОБОДНЫХ мест.
Это была СВОБОДА!
ГОД ЗА ДЕВЯТЬ
—
—
(из разговора В. Луи с В. Некрасовым)
Из всех своих лагерных собратьев по несчастью (а теперь — по счастью) Луи был готов к воле лучше остальных. Кого-то лагерь искалечил и надломал, его — закалил.
Когда в полярных широтах уже наступала в московском понимании зима, в самой Москве ещё догорало лето. Луи сошёл с поезда на Казанском и через мгновенье окунулся в бешеный ритм столицы на площади Трёх Вокзалов. «Виталий Евгеньевич Луи сошёл с поезда совершенно другим человеком… Это десталинизированный советский гражданин двадцати восьми лет, который научился… чувству собственного достоинства старого образца: не показывать ни боль, ни радость», — замечает Илларио Фьоре.