Эта история берёт начало ещё при Сталине, а после его смерти разрастается вглубь и вширь. Уже при позднем Хрущёве не нужно было работать в КГБ или ОБХСС, чтобы понимать: в стране фактически существуют две экономики — явная и тайная, белая и чёрная, «верхняя» и «нижняя». Чёткой границы между ними не было, но если на глаз, то она проходила где-то на уровне прилавка магазина. Всё, что над ним, — то явная, что под ним, — то тайная. То, что вытаскивалось «из-под прилавка», уже относилось к «нижней» экономике. Грузинские абрикосы, например, в Грузии были частью «верхней» экономической системы, однако привезённые на север, перемещались в «нижнюю».
Несмотря на хрущёвское обилие кукурузы и крабов, скучавших пирамидками на витринах, о чём сегодня с придыханием вспоминают старые коммунисты, становилось очевидным: советская модель с насыщением рынка товарами потребления не справляется. «Экономика-2», таким образом, хоть и была гонима и преследуема, была и жизненно необходима для советской власти.
«Не можешь предотвратить — возглавь» — так звучит в упрощённом виде постулат Макиавелли, помогающий сохранению власти и контроля над ситуацией. Либерализовать торговлю, отказаться от госмонополии на неё власть не могла, но могла сделать допущения в отдельных, не самых заметных её сегментах. Когда в крупные советские города вернулись иностранцы, а советские люди ручейками потекли за рубеж в качестве совзагранработников, стало очевидно и обидно, сколько твёрдой валюты течёт мимо казны.
Иностранцы были в более привилегированном положении, чем советские, имея возможность выезжать в Хельсинки или выписывать по каталогам товары, начиная от детского питания и заканчивая одеждой. Бойче всех в СССР действовали финны, которые добились наибольшей благосклонности советских властей и были явочным порядком переведены советской пропагандой в разряд дружественных и почти некапиталистических. Были годы, когда до 80 % финского экспорта приходилось на СССР. То, что финские компании захватили почти весь дипломатический рынок Москвы, не было ни для кого секретом. Самой проворной была знакомая ныне москвичам и питерцам компания «Стокманн».
Советской торговле было нечем крыть, нечего противопоставить в конкурентной борьбе, равно как и не было самой борьбы: деньги иностранцев просто утекали прямиком в Хельсинки и Копенгаген, где размещались заказы, которые потом приходили на московскую таможню.
Но больше всего потерь собственному государству, ещё не докопавшемуся до западносибирских нефтегазовых залежей и столь нуждающемуся в валюте, наносили именно свои: всё заработанное за границей они старались потратить в странах пребывания, потому как наличную валюту хранить в СсСр не разрешалось, а «Торгсины» умерли ещё в конце 30-х. В крупных московских универмагах — ГУМ, ЦУМ, «Москва» — были «спецотделы», где можно было отовариваться через крайне неудобную, вязкую и неповоротливую систему «Внешпосылторга». Сначала надо было выписать товары вслепую по каталогам, затем оплатить в валюте по безналичному расчету во Внешторгбанке, затем — терпеливо ждать посылку. Самое интересное начиналось, когда, например, обувь не подходила по размеру: сдать её было уже нельзя. «Внешпосылторг» был очень скучной историей, и СССР проигрывал много на своей же территории.
Елена Кореневская вспоминает, что Виктор Луи часто размышлял, как сделать так, чтобы перехватить денежные потоки и перенаправить их куда следует: «Как-то он звонит и говорит мне: «Лен, поможете в одном деле?» Я ему: «А что такое?» Виктор отвечает: «Мы поедем с вами к замминистра внешней торговли». Я еще думаю — как это скучно, зачем ему это… Тогда он мне объяснил: «Разве это дело, что всё получают Копенгаген да «Стокманн»?! Надо что-то менять». Мы поехали к этому мужику. Кажется, его фамилия была Лукацкий. Оказался очень толковым, всё расспрашивал подробно. А потом попросил: «Набросайте на машинке, как делаются заказы, что в основном берут, какие цены, объёмы». Через какое-то время он нас снова вызвал, и мы ему предоставили детальную информацию. Он был очень благодарен, и вскоре появилась первая «Берёзка»».
Сопричастность Виктора Луи к созданию легендарной сети «Берёзка» (в английском языке есть прекрасное слово mastermind, дословно — «мозговой хозяин») едва ли где-либо задокументирована, однако, учитывая его склонность к генерации таких схем, в это охотно верится. Иные утверждали, что «Луи и с этого что-то имел». Разве что премию в рублях за «рацпредложение»: скорее же всего это была одна из «идей на миллион», подаренных системе от чистого сердца в обмен на неприкосновенность.
Луи же многие приписывают и намётки по структуре новой торговой системы. Ведь сети было как бы две: одна торговала только иностранцам за живую инвалюту, другая — советским гражданам за её суррогат — «чеки» (позднее «сертификаты»). Чеки, как и люди, имели свою градацию: самой высшей считалась категория «Д» — эти особенно хорошо шли на чёрном рынке.