«Он всегда делал вид, что он обычный журналист, ну а мы подначивали: «Come on, Victor, да ладно тебе! Колись, скажи правду! Обычные так не живут!» Это была игра. Мы знали, что он знал, что мы знаем — и так далее. И никто никогда ничего не признавал», — признаётся спустя тридцать лет англичанин Майкл Биньон из The Times, отрицая, что, как правило, Луи их переигрывал, добиваясь своего и оперируя масштабом. Но Биньон — человек с лицом доброго дядечки. А были и злые, вроде Фьоре или Солсбери, — и за свою беспомощность они Виктора ненавидели. Корреспондент Франс Пресс Мишель Г арен аж выкипел от бешенства, и в итоге завел сиамского кота, которого назвал Кажэбэ[18]
.Уже к концу 60-х по редакциям ключевых британских и американских газет прошли внутренние циркуляры: при ссылках на Луи, его цитировании, а также в конце заметок, написанных им самим, указывать: «Виктор Луи — противоречивый советский журналист со связями в секретной полиции». Распоряжение неукоснительно выполнялось. Ему лично было посвящено едва ли не большее совокупное количество знаков, чем Хрущёву и Брежневу. Из живых советских людей опережали его разве что Аллилуева, Сахаров и Солженицын, но если учесть, что Луи не был генсеком, сыном Сталина и не был женат на Елене Боннэр, он и их опережал. Излишне упоминать, что подавляющее большинство материалов были даже не критическими — злобными, зловещими и злорадными.
Однажды в московском бюро агентства Reuters произошло ЧП, о котором потом не один год перешёптывалась Москва дипломатическая.
Это была farewell party[19]
корреспондента телеканала CBS Билла Коула — он уезжал из Советского Союза. Уезжал не потому, что кончилась командировка, а потому, что его высылали — за интервью с советским диссидентом Андреем Амальриком. Страну надо было покинуть в 72 часа. Неприятный осадок от высылки, срочные сборы, суматоха, к тому же — беременная жена, которой волноваться нельзя. Словом, нервы у человека были на пределе.Он стоял с бокалом виски и с кем-то беседовал, а сбоку приближался шедший по залу Луи, который тоже хотел обменяться парой слов с «виновником торжества». В этот момент что-то у Коула щёлкнуло, что-то замкнуло. Весь негатив дня сфокусировался на этом русском — с его бесстыже дорогими шмотками, непозволительно острыми мозгами и вечно насмешливой физиономией. Вот он — враг. Вот — причина его, американского репортёра, «траблов».
Он посмотрел на Луи со звериной ненавистью.
— Что ты тут делаешь?! — бросил Коул резко и сделал шаг к Луи.
Стоявшие рядом пытались его урезонить, но вскоре тот заново начал атаку.
— Кто ты? Ты — кто?! А я знаю — кто! Твоя должность — крыса КГБ! — изрыгал из себя Коул.
Луи стоял и смотрел на него с недоумением.
— Ты — грязная крыса КГБ! — уже вопил американец, явно готовясь наброситься.
Понимая, что ему этого сделать не дадут, он вдруг резко выбросил руку с полным бокалом вперёд и выплеснул его в лицо Луи. В буяна вцепились коллеги и потащили его прочь. Интересно, сколько таких бокалов он перед этим выплеснул себе в рот?
Луи вытерся платком и произнёс:
— Говорят, что мы вульгарнее, а вы благороднее! Говорят, что Запад учит нас культуре. Мне не кажется, что это так. Take саге[20]
…Интересен и постскриптум этой истории: журналиста, который увереннее других пытался остановить американца, Луи вскоре пригласил на дачу: мол, я оценил твой поступок. «Они к нему подходили, потому что хотели выудить какую-то информацию, но презирали, — объясняет Мэлор Стуруа. — Он это чувствовал и потому общаться предпочитал с советскими журналистами: они его как бы «прощали»».
Он их бесил потому, что виделся совершенно разнозначным, братом по разуму, того же образа и подобия: этих расхристанных русских в торчащих Шапках-ушанках, передвигающихся строем за водкой, можно было, конечно, только презирать. А этот был — как «человек свободного мира»: так же говорил, так же одевался, так же шутил, так же понимал в сырах и винах… и почему-то был из другого клуба. Это выводило из себя.
В сегодняшних терминах, Виктор Луи был «топовым политтехнологом, который хорошо сёк поляну». Отличие его от сегодняшних в том, что он умел смотреть дальше своего носа, и у него были «понятия».
И ещё — в том, что у нас он был такой один.
КОРОНАЦИЯ КОРОЛЯ СЕНСАЦИЙ
He's too important to get in trouble[21]
Дача В. Луи была явлением совершенно феноменальным, практически не имевшим ни прецедентов, ни аналогов. Из отдалённого подобия на ум приходит только знаменитый в 90-х годах «Дом приёмов ЛогоВАЗ», созданный ещё одним гениальным политтехнологом и манипулятором Борисом Березовским (гениальным — не значит хорошим).