Король снов

Глаза! Иных внешних перемен не было заметно Посторонний человек, не глядевший подолгу в эти глаза прежде, скорее всего, вовсе ничего не заметил бы Но Престимиона метаморфоза, случившаяся с глазами матери, настолько потрясла, что он поначалу отказывался верить увиденному.

Глаза своим странным блеском входили в пугающее противоречие с до сих пор прекрасным лицом леди Териссы. Они могли принадлежать женщине, прожившей сотни, если не тысячи лет. Глубоко запавшие, окруженные густой сетью тонких морщин, эти изменившиеся глаза смотрели на него холодно, твердо, не мигая, их взгляд был противоестественно ярким, невероятно пристальным; глаза, перед которыми стена мира разверзлась и открыла лежавшее за нею никому не ведомое царство невообразимых ужасов.

Во взгляде леди Териссы и следа не осталось от извечной неколебимой безмятежности, исчезло то изумительное сияние, служившее внешним проявлением внутреннего совершенства, которое было для него главной чертой, отличавшей его мать от всех других людей. Сейчас Престимион видел в глазах матери ужасную муку. Он видел в них страшную боль, боль, которая была сама по себе невыносимой, но все же каким-то чудом матери удавалось ее преодолевать. Ему потребовалось напрячь все свои силы, чтобы не содрогнуться при виде ужасного блеска этих страшных глаз.

Он взял мать за руки и уловил в ее пальцах дрожь, которой тоже никогда прежде не было. Ее руки оказались холодными. И только в этот миг он полностью осознал, насколько стара она была и до какой степени измучена.

Эта слабость матери ошеломила его. Он всегда воспринимал ее как средоточие неиссякаемой душевной силы, которую он мог почерпнуть в минуту слабости. Так было во времена войны против Корсибара, так было, когда он разгромил восстание Дантирии Самбайла. А теперь он понял, что эта сила иссякла.

Я отомщу за это, поклялся про себя Престимион.

— Матушка… — Его голос прозвучал хрипло, глухо, неясно.

— Я напугала тебя, Престимион?

Внутренне напрягшись, чтобы не дать матери почувствовать, до какой степени она была права, он заставил себя говорить сердечным, даже чрезмерно сердечным тоном и изобразил на лице нечто напоминающее улыбку.

— Конечно же нет, матушка — С этими словами он наклонился и легко поцеловал ее. — Разве ты способна когда-нибудь напугать меня?

Но обмануть ее не удалось.

— Я увидела это по твоему лицу, как только ты подошел достаточно близко, чтобы как следует рассмотреть меня. У тебя дернулся уголок рта, и это все мне сказало.

— Да, возможно, я немного удивился, — уступил он. — Но испугаться! Нет, нет. Ты, пожалуй, выглядишь немного старше. Ну и что, я тоже. Этого никто не может избежать. Это естественно. Это совершенно неважно.

Она улыбнулась, и ледяная резкость ее пристального взгляда чуть заметно смягчилась.

— О, Престимион, Престимион, я никак не ожидала, что наступит такой день, когда ты начнешь обманывать мать. Может быть, ты думаешь, что в этом доме нет зеркал? Я иногда сама пугаюсь, когда смотрю в них.

— Матушка.. о, матушка… — Он отбросил всякое притворство и прижал ее к себе в нежном объятии, пытаясь внушить ей, что с ним она в безопасности, что она может забыть обо всех тревогах

Она очень исхудала, стала почти бестелесной; он ощущал тонкие косточки и боялся слишком крепко обнять ее, чтобы случайно не причинить боль. А она с радостью прижалась к сыну Он услышал что-то похожее на всхлип — звук, подобного которому он не слышал от матери никогда прежде за все годы своей жизни, но, возможно, это у нее только перехватило дыхание, поспешил он успокоить себя.

Но разжав объятия и отступив на шаг, он с радостью увидел, что тяжелый взгляд матери смягчился еще немного, и в ее глазах даже появилось нечто, напоминающее прежний теплый свет.

Она кивком предложила ему следовать за собой и провела в простой небольшой зал по соседству, где на маленьком каменном столике с яркой перламутровой каймой стояла бутылка с вином и два бокала Престимион заметил, что, когда мать наливала вино им обоим, ее рука дрожала разве что чуть заметно.

Первые глотки они сделали в полном молчании Престимион глядел прямо в лицо матери и не пытался отвести взгляд в сторону, как бы больно ни было его душе.

— Матушка, это потеря Теотаса так повлияла на тебя?

— Я уже потеряла одного сына, Престимион, — твердым, спокойным голосом ответила она — Для матери не может быть ничего хуже, чем пережить своего ребенка, но я знаю, как преодолеть горе. — Она покачала головой — Нет, Престимион Нет Это не из-за Теотаса я так постарела.

— Я немного знаю о тех снах, которые ты видела Тэлайсме рассказала мне.

— Ты ничего не знаешь об этих снах, Престимион Ничего — Ее лицо потемнело, а голос зазвучал чуть ли не на октаву ниже — Пока ты сам этого не испытаешь, ты ничего не можешь знать о них И я молю Божество уберечь тебя от чего-либо подобного Ты ведь не видел таких снов, правда?