6 июня в Кланьи Атенаис разрешилась от бремени мальчиком, которого в честь побед короля нарекли Луи-Александром и впоследствии узаконили под фамилией граф Тулузский. Кое-какие историки упоминают, будто бы маркиза де Монтеспан призналась одной из своих подруг, что после рождения этого ребенка Людовик прекратил сексуальные отношения с ней. Да, внешне все оставалось, как и прежде. Атенаис тратила огромные деньги на туалеты, содержание своей свиты, экипажей, явно превышая свое жалованье придворной дамы в 6000 ливров и суммы в 150 000 ливров, отпускаемой ей на содержание детей. Она вела себя как истинная королева, шлейф ее платья носил герцог де Ноай, капитан лейб-гвардии короля, в то время как обязанность поддерживать шлейф Марии-Терезии была возложена на простого пажа или гвардейского унтер-офицера. Атенаис обожала игру в карты и проводила за ней все вечера, зачастую ставя на карту фантастические суммы. Она облагодетельствовала высокими должностями всю свою родню, обеспечила выгодные браки племянникам и племянницам. Но одно можно сказать совершенно точно: маркиза де Монтеспан, как и мадемуазель де Лавальер, не имела никакого влияния на политику Франции.
И все-таки она начала надоедать королю своими сценами безудержного гнева, чрезмерным злословием, бесконечными упреками. Атенаис все еще надеялась удержать короля своим умом, но теперь-то мы знаем, что уже нашлись две женщины, готовые подставить ей ножку и покончить с ее фавором, который она считала несокрушимым. То были воспитательница ее детей Мадам де Ментенон, до поры до времени державшаяся в тени, и девица Анжелика де Фонтанж, единственным, но в данном случае мощнейшим оружием которой была редкая красота семнадцатилетней девушки.
Прекрасная Анжелика
Мари-Анжелика де Скорай де Руссиль, девица де Фонтанж, родилась в глубокой провинции, в Оверни, в семье, принадлежавшей к одному из старейших родов в этой местности и обладавшей красивым гербом: «красное поле с золотым верхом, в коем три лазоревые лилии». Ее отец был наместником короля в Оверни, и Анжелика родилась в 1661 году в небольшом старинном замке с массивными башенками. Как и у всякой провинциальной барышни, детство и юность ее были наполнены мечтами, порождавшими самые невероятные амбиции. Анжелика сама рассказывала принцессе Пфальцской еще до того, как стала любовницей короля, что однажды ей приснился сон, как будто она взобралась на высокую гору и, находясь на ее вершине, буквально была ослеплена сверкающим облаком, но внезапно оказалась в полной тьме. Пробудилась девушка от охватившего ее леденящего страха. Когда Анжелика рассказала об этом сне своему исповеднику, тот заявил ей: «Берегитесь: эта гора – двор, где вы обретете большую славу, но эта слава продлится чрезвычайно недолго. Если вы оставите Господа, он оставит вас, и вы погрузитесь в вечный мрак».
По общему мнению современников, Анжелика отличалась редкой красотой: изваянная будто из мрамора безупречная фигура богини, осанка королевы, густые длинные локоны с золотистым отливом, большие серо-голубые глаза, алые губки, открывавшие два ряда жемчужных зубов. Все это дополнительно усиливалось общим видом свежести и невинности, редкая вещь для искушенных манерных женщин, заполнявших помещения королевских дворцов.
На красоту Анжелики обратил внимание двоюродный брат ее отца, Сезар де Гролле, барон де Пейр, генерал-лейтенант короля в Лангедоке, и предложил ее родителям пристроить девушку при дворе, обрисовав те блестящие возможности, которые могут открыться перед ней. Ослепленные такими сказочными перспективами, родители не заставили долго себя упрашивать. Они не без труда наскребли кое-какие деньги (семья была небогата, в особенности учитывая то, что кроме Анжелики в доме росли еще трое сыновей и четыре дочери), справили ей приличный гардероб и отправили в Париж, где барон поместил ее на жительство в особняк герцогини д’Арпажон. Девушку представили принцессе Пфальцской, и 17 октября 1678 года та зачислила ее в штат своих фрейлин на место барышни, которая вышла замуж.
Самое любопытное в этой истории то, что внимание короля на новую фрейлину обратила сама маркиза де Монтеспан, промолвив:
– Посмотрите, государь, что за прекраснейшая статуя! Глядя на нее, я задаю себе вопрос, не вышла ли она из-под резца Жирардона. Было бы весьма удивительно, если бы мне сказали, что сие есть живое существо.