Король сусликов

За деревьями снова замелькали вспышки выстрелов. Я встал в полный рост. Из-за дыма в меня не попали. Я наплевал на все, чему нас учили, и слишком сильно оторвался от отряда. Мой непростительный проступок спас мне жизнь.

Я опустился на корточки и, держа перед собой винтовку, поковылял к высоким зарослям травы.

В нескольких метрах от меня радист Паппас прыгал на одной ноге. От его голени валил дым. Что-то тряхнуло кусты позади него, и радиста накрыло шрапнелью. Паппас взмыл в воздух, размахивая руками, будто подпрыгнул на батуте.

Семья Паппаса держала ресторанчик в Чикаго на Холстед-стрит. Сам Паппас был невысокого роста и имел кожу оливкового цвета. Он обожал травить совершенно несмешные греческие анекдоты.

Пока Паппас находился в воздухе, его бедро окутало нечто вроде облачка дыма и одна из ног отделилась от тела. Из обрубка брызнула струя алой артериальной крови, а оторванная конечность, несколько раз кувыркнувшись, упала на землю. На ней все еще оставался расшнурованный ботинок.

Много лет спустя, сидя в своем убогом домишке и держа в руке прохладный бокал с виски, я всякий раз изводил себя вопросом: как это шнурок смог сам собой развязаться и выскользнуть из ботинка?

Я сделал глоток. Прикинул траекторию разлета смертоносной начинки мины «клеймор». Может, тут и кроется загадка со шнурком бедняги Паппаса?

Еще глоток. Погано, когда пули превращают тебя в решето. Что может быть хуже? Лишь одно. Сожалеть о том, что этого не случилось.

Зачем? Зачем я приказал ребятам пойти по этой опасной тропе?

Дристня.

Я подполз к осиротевшей ноге Паппаса, встал на колени и дотронулся до нее рукой. Нога все еще была теплой. От нее тянуло консервами, смазкой для винтовки, инсектицидом и кислым запахом немытого солдатского тела. Мы все слишком долго носили форму, не снимая. Из-за проклятого тропического климата она была вечно влажной.

Из оторванной ноги торчал обломок кости. Она показалась мне на удивление белоснежной по контрасту с грязной тканью зеленых армейских штанов. Нога чуть дернулась, и из кармана выпало несколько вьетнамских монет и перочинный нож. Еще в кармане лежала записная книжка. А кроме того, ламинированная карточка со списком радиочастот, написанным карандашом. Вот это уже было серьезным нарушением устава: если бы Паппаса поймали с такой карточкой, его бы ожидали серьезные неприятности. Я спрятал карточку в карман гимнастерки. Еще у Паппаса оказались с собой три дымовые гранаты, сигнальный огонь, карта и короткое мачете. Я сунул карту в карман, а мачете в ножнах заткнул за ремень.

Позади кто-то вылез из курящейся травы и заорал:

— Давай! Давай! Давай!

Рядовой, то ли с итальянской, то ли с ирландской фамилией — не помню, хлопнул меня по голове и показал на тропу. Мы бросились бежать, слыша, как сквозь ветви деревьев несется к земле очередная мина. Свистели пули.

В какой-то момент я остановился и обернулся. Рядовой жевал жвачку — я увидел, как он гоняет розовый комочек языком. Солдат приблизил свое лицо к моему, схватил меня за плечи и заорал:

— Сержант, что нам делать?

Он прижал одну ладонь к уху, будто звонил кому-то по телефону.

Затем ткнул пальцем назад, показав на то, чти осталось от Паппаса.

Паппас, Паппас… Он обожал нести всякую херню о древнегреческих сказителях, о Гомере, о Троянской войне. Он знал буквально все о Елене, Электре, Агамемноне и Клитемнестре и говорил о них, словно о любимых героях мыльной оперы. Однажды, напившись за карточной игрой в блиндаже, он пытался пересказать нам шутки из комедий Аристофана, но мы не понимали, в чем в них соль. Всякий раз, когда Паппас видел какую-нибудь красотку, он называл ее Афродитой. Паппас запросто мог процитировать надгробную речь Перикла, которую тот произнес в память о погибших афинянах после первого года Пелопоннесской войны со Спартой. Он пришел в восторг, когда его определили в роту «дельта», ведь дельта — это четвертая буква греческого алфавита. Четвертая рота четвертой пехотной дивизии армии США, у которой на эмблеме четырехлистный клевер. Везение просто гарантировано!

— Прикрой меня, — сказал рядовой.

— Что? — переспросил я.

— При-крой. Ме-ня. — На этот раз парень чеканил слоги, словно разговаривал с идиотом.

— Что?

— Боже, сержант, мать твою, ты оглох? Ранили?

— Нет, — ответил я.

— Что?

Несмотря на то, что со времен событий на той тропе прошла уйма лет и я прекрасно понимал, что сижу в кресле у себя дома, мне показалось, что меня подстрелили. Не открывая глаз, я коснулся влажной ткани рубашки и обнаружил, что опрокинул на себя бокал с виски.

Я с трудом встал, отправился на кухню, поставил бокал в раковину и включил маленький телевизор на полочке под шкафом.