Король сусликов

— Вода моя им понадобилась?! Шиш они получат! — закричала она, грозя кулаком членам совета. — Я не дам им убить несчастных сусликов и прочих тварей, что живут на моем ранчо! Считаете их безмозглыми крысами? Как бы не так! Они умнее вас всех, вместе взятых!

Кто-то зааплодировал Доре, и мэр, забарабанив молоточком, посмотрел на часы.

— Миссис Маккой, — промолвил градоначальник. — Давайте придерживаться повестки. Права на воду и ваши переговоры с компанией «Золотое ущелье» нас не касаются. Ближе к делу.

Дору снова скрутил жесточайший приступ кашля. Она покачнулась, но устояла на ногах, прижав бандану ко рту и вперив взгляд в пол. Локоны кое-как подстриженных седых волос выбились из-под шляпы. Край рубахи выправился из штанов. Старуха вытерла лицо рукавом и заговорила снова.

Все это я уже, естественно, от нее слышал. И про то, что «Золотое ущелье» предложило ей целое состояние за передачу прав на воду. И про лишения ее деда-переселенца в те времена, когда в долине еще охотились индейцы юта. Я знал, этот театр одной актрисы будет длиться долго.

Я не мог лицезреть, как Дора в очередной раз позорится, и вышел из зала дожидаться, когда совет примет решение. Исход, естественно, представлялся очевидным. Я присел на бордюр и посмотрел на свои часы за десять баксов — подарок от клуба «Лайонз» за статью об их ежегодном званом ужине, на котором подавались разные виды спагетти. Сдавать газету в печать нужно было завтра в полшестого утра. До этого мне еще предстояло написать передовицу, сверстать номер и напечатать.

Вечер выдался туманным и прохладным. На шоссе виднелись отблески фар проезжавших машин. Над автомагистралью показалась молодая луна, которую вскоре затянуло облако.

На тротуаре стояла чалая лошадь Доры, кое-как привязанная к фонарному столбу. Чалая вскинула голову, посмотрела в сторону автомагистрали и выставила уши, когда, ревя мотором, проехал тяжелый грузовик.

И лошадь, и древнее, украшенное кисточками седло, и потертая кожаная кобура, и седельные сумки с эмблемой ранчо Маккой казались отрыжкой давно ушедшей эпохи.

Из располагавшейся рядом закусочной вышло несколько человек. Они пересекли улицу, оглянулись, посмотрели на лошадь, рассмеялись и двинулись дальше.

Именно чалая первой услышала надсадные крики, донесшиеся из мэрии. Кобыла переступила с ноги на ногу, задрала морду и громко заржала.

Затем лошадь попятилась назад и дернулась. Поводья соскользнули с фонаря. Несколько мгновений чалая перебирала ногами на месте, а потом сорвалась и галопом умчалась прочь. По пустынной Мейн-стрит разносилось гулкое эхо перестука копыт по асфальту.

В мэрии раздался оглушительный грохот. Я кинулся внутрь. Народ, крича, толкаясь и спотыкаясь, ломился на улицу.

Пробившись в зал, я увидел опрокинутые стулья. Повсюду валялись брошенные стаканчики с недопитым кофе. Дора Маккой лежала навзничь на полу, а рядом с ней кто-то стоял на коленях.

Мэр, съежившись, стоял у стены, по его рубашке спереди расплывалось влажное коричневое пятно. Он то и дело промакивал кляксу салфетками, причем с таким рвением, словно она прожигала дыру у него в груди.

В зале жутко воняло тухлятиной.

Городской прокурор что-то заворачивал в скатерть, которую сдернул со стола. Держа загадочный предмет от себя подальше на вытянутой руке, он вышел вон.

Увидев меня, мэр выпучил глаза и принялся тыкать пальцем в Дору Маккой. Старуха лежала на полу, разметав седые волосы по коричневому ковру, и, хлопая глазами, смотрела в потолок.

Мэр затряс рукой с салфеткой, показывая ей на Дору:

— Эту свихнувшуюся каргу надо в дурдом сдать! А может, и за решетку отправить! Она кинула в меня дохлым койотом. Сраным гнилым трупом! Вы где-нибудь такое видели?

Доре помогли встать. Больная рука выскользнула из перевязи и безжизненно висела вдоль туловища. Старуха одарила меня улыбкой.

Я осмотрелся по сторонам. По опрокинутым стульям, разбросанным папкам и перевернутым стендам можно было без труда представить, какая тут паника поднялась.

На стене, за возвышением, на котором сидели члены городского совета, виднелся кусок прилипшей к ней шкуры, от которого во все стороны расходились брызги крови. Все это красноречиво свидетельствовало о том, с какой силой Дора запустила дохлятиной в мэра. Я сделал несколько фотографий для газеты.

Мэр, продолжая громко возмущаться, подцепил рубаху кончиками пальцев и отлепил от тела насквозь промокшую ткань.

— Господи, да откройте же кто-нибудь окно, — взмолился он, ослабляя на шее узел желтого в крапинку галстука. Затем расстегнул рубаху, стянул ее с себя, швырнул на пол и показал пальцем: — У меня тут кишки по всей рубашке. Давай, иди сюда и фоткай! Я весь перемазан гнилыми кишками!

Это действительно было так. Я выполнил просьбу мэра.

Дора поднесла к голове здоровую руку, отвела назад волосы и улыбнулась двум заместителям шерифа, которые явились, чтобы отвести ее в КПЗ. Один из полицейских собирался надеть на старуху наручники, но вместо этого, увидев ее больную руку, со всей осторожностью повел Дору на выход, словно внук родную бабушку в церковь.