Король темных просторов

— Не бойся, малышка. — Мягкий тон не подходил к его хриплому басу, и слова, вопреки его намерениям, прозвучали как издевка. — Я не акула…

Однако она уже закрыла за собой дверь. Боцман пошел дальше и постучал в каюту капитана. Ему хотелось верить, что из-за двери послышится могучий голос Демона…

Но нет.

Он вошел внутрь. Тарес полулежал на столе, тихо похрапывая. Дороль потряс его за плечо.

— Уже утро, господин.

Офицер тут же проснулся и посмотрел на него почти осмысленным взором:

— Что?

— Утро, господин, — повторил боцман.

— Утро… — Тарес тряхнул головой и потер лицо.

Боцман продолжал стоять.

— Что там, Дороль?

— Плохо, господин. Все пьяны. Никого на вахте, никого на мачте. Сплошной бордель, а не корабль.

Тарес наморщил лоб.

— Хорошо, Дороль, мы за них возьмемся, — сказал он. — Возвращайся на палубу.

— Так точно, господин.

Боцман вышел, горько усмехаясь.

«Мы за них возьмемся…»

Никаких распоряжений не последовало.

Тарес погладил рукоять лежавшего на столе меча. Он прекрасно понимал, в какой ситуации оказался. Понимал лучше, чем мог догадываться Дороль.

Он был слишком слаб для того, чтобы удержать команду в подчинении, и знал об этом. Он мог выйти на палубу и отдать приказ ставить паруса. Он мог проложить курс и навести более или менее приемлемый порядок. Он был вторым помощником Раписа, и команда привыкла его слушаться. Но не более того.

Капитан не только командир. Он еще и судья… Теперь награждать и карать должен был Тарес. Он знал, что к подобному никто не отнесется всерьез. Лишь наказание, наложенное Раписом, могло быть справедливым. Лишь награды, полученные из рук Раписа, могли быть заслуженными.

А теперь наказывать должен был он. За беспорядок, за бардак на корабле, за своеволие, за пьянство… Если сейчас он пустит все на самотек, то с этих пор ему придется закрывать глаза на все и всегда — первый шаг в сторону полного упадка дисциплины. Потом они не станут слушать даже приказа ставить паруса. Будут грабить все, что удастся награбить, бессмысленно, дико… и найдут свой конец на реях какого-нибудь стражника. А до того дележ добычи будет происходить среди драк и убийств, он же ничего не сможет сказать, не то что сделать… Нет. Подобного допускать нельзя.

Но он не мог ничего предотвратить. Он был слишком слаб. Для них он был лишь вторым помощником капитана. И он знал, что останется им до конца дней своих, независимо от того, как будут его именовать. Останется человеком, ответственным за снабжение продовольствием, оружием и пресной водой. Не более того.

Время шло… Тарес сидел не двигаясь с места, погруженный в размышления. Он вздрогнул, лишь когда тихо скрипнула дверь.

В дверях стоял Раладан.

Когда Дороль отправился будить Тареса, лоцман нашел девушку. Как он и предполагал, она была в каюте Эхадена. Сидя на большом ящике у стены, она посмотрела на вошедшего враждебно и вместе с тем испуганно. Раладан закрыл за собой дверь.

— Я знаю, кто ты, госпожа, — без лишних слов сказал он.

Девушка медленно встала. Во взгляде ее он увидел страх и удивление.

— Каким… чудом? — хрипловатым голосом спросила она.

Он показал на низкий табурет:

— Можно мне сесть, госпожа?

Она машинально кивнула.

Лоцман сел и положил руки на колени, сплетя пальцы.

— Я друг, — сказал он, глядя ей прямо в лицо, — и хочу, чтобы ты мне поверила… Да, я знаю, я пират и разбойник, — казалось, он читал ее мысли, — но прежде всего я человек, которому твой отец дважды спасал жизнь… Я не успел отплатить ему тем же. — Он помолчал, затем продолжил: — Однако твой отец, госпожа, оставил завещание. И я должен его исполнить. Я разговаривал с капитаном, прежде чем он… умер.

Девушка снова села на ящик.

— Меня это не волнует, — тихо ответила она.

Он кивнул:

— Может быть… Но это не освобождает меня от обязательства, данного капитану.

Девушка молчала.

— Я знаю, вернее, догадываюсь, что произошло тогда, — с нажимом на последнее слово сказал он, глядя ей в лицо. Девушка внезапно побледнела. — Я также знаю, что твой отец не вполне владел собой, оказавшись во власти некоего… неких сил. Думаю, тебе тоже следует об этом знать.

Она опустила голову.

— Меня это не волнует, — повторила она еще тише.

— Хорошо, госпожа. Но, независимо от того, что тебя волнует, а что нет, ты должна знать, что твой отец перед смертью поручил мне опекать тебя. Такова была его последняя воля.

Девушка подняла голову и долго смотрела ему в глаза.

— Я не желаю ничьей опеки.

Лоцман развел руками.

— Меня это не волнует, — сказал он, подражая ее словам.

Молчание затягивалось.

— Возможно, это наш первый и последний разговор, поскольку я вижу, что ты пытаешься изо всех сил усложнить мне задачу. Но я не уйду отсюда до тех пор, пока не скажу всего. То, что сделал с тобой Рапис, ужасно. Я не требую, чтобы ты простила ему все, полюбила его самого и жизнь, которую он вел. Ты можешь испытывать ненависть, презрение, отвращение… все, что хочешь. Но есть люди, которым капитан дал столько, сколько ты не могла бы дать за всю свою жизнь. Я хочу, чтобы ты это поняла. Я требую этого, госпожа.