Сначала явился страх, потом кристальная ясность дальнейший действий. Я ударила толстой подошвой гада о тротуар и, когда стая вздрогнула, издала нечеловеческий ураганный рев: «ФУ-У-У-У-У-У-У-У-У-У!»
Псов как ветром сдуло. Запоздало пришла мысль, что Кицунэ, моя девочка, тоже могла поджать хвост и скрыться в страхе в кустах, но она лишь благодарно завиляла хвостом.
– Теперь ты вожак, – довольно сказал В., – она тебя выбрала.
То был один из счастливых дней, когда у меня наконец появилась собака, а король темных земель смотрел на меня с уважением. Но затем темнота окончательно спустилась на землю, и нужно было прощаться с обоими.
– Как жаль, что я не могу взять тебя с собой. Прости, моя Кицунэ.
Спутники молчали, пока я целовала мокрый собачий нос.
– Тебе нужно ее отпустить, – молвил король.
– Знаю, – ответила я и прогнала ее.
Кицунэ отбежала, но не ушла далеко. Смотрела ребенком, и я беспокоилась за нее: слишком безрассудная она и пропащая… Хотелось бы мне самой решать, с кем жить и как, но пока я никто и жить приходится по чужим правилам. Я прогнала Кицунэ еще раз. Она перестала вилять хвостом, и в глазах ее стоял безмолвный вопрос. Постояв пару минут, рыжая скрылась в зарослях у дороги. Кто знает, как скоро найдет ее проклятое колесо.
В течение многих лет, проезжая мимо Первого кладбища, я высматривала сквозь прутья ограды, в тенях могил и меж уходящих вдаль рельсов густую шерсть цвета осени. Однажды мне показалось, что Кицунэ так же беспечно бросается под колеса, но духи кладбища оберегали ее и делились с ней пищей.
3
Новый год для семьи священен: тридцать первого декабря мы по традиции убирались в квартире, нарезали крабовый салат с кукурузой под покрики матери, что я на кухне только мешаюсь; я наблюдала, как мама наряжает елку, прерывая любую мою попытку в этом помочь, а в полночь все трое – я, мама, Володя – слушали президента с одной из года в год речью, а потом засыпали под взрывы петард и салютов. Иногда приходила мамина подруга Иришка, тогда праздник несколько оживлялся: она напивалась, плясала, бросалась обувью в дверь соседей и лезла целовать всё, что движется. Но радовала Иришка своим присутствием не каждый год.
Я впервые собиралась встречать семейный праздник вне дома.
– Можно я встречу новый год с Клепой?
Мама нахмурила брови.
– Ну хорошо. Только в час возвращайся.
– Нет.
Я прикинула, что к часу вернуться с другого конца города не успею. К тому же мы с Клепой собирались как следует напиться, ведь мы уже совсем взрослые.
– Нет?
– Вернусь утром.
– Тогда никуда не пойдешь.
– С чего вдруг такая забота? Всю жизнь не обращала на меня внимания, отпускала гулять где попало, а теперь нельзя?
– Замолчи.
– За что ты меня так ненавидишь?
Мама закатила глаза, а я разревелась. Признаться, я сама не ожидала от себя слез, но там будет В., король с ликом Христа и Иуды! Уж не знаю, на что я рассчитывала: мы с ним больше не виделись с тех пор, как ушла Кицунэ, но даже просто его присутствие в пределах вытянутой руки казалось невероятным счастьем.
– Ты же не из-за своей Клепы ревешь, я права?
Я решилась признаться: есть же мизерный шанс, что мама поймет.
– Там будет один парень…
– Понятно, – она сложила на груди руки. – И сколько ему?
– Двадцать шесть, – соврала я, вытирая глаза. На самом деле я понятия не имела.
– Взрослый. Работает?
– Да, он юрист, – снова ляпнула я на голубом глазу.
Бог мой, какая разница, кто он и откуда, всё это так не важно! В эпоху темных земель мне казалось, что существует великое знание, и я открыла его врата, я прозрела и понимаю истинную суть жизни. Всё некогда важное тогда обесценилось: семья, будущее, друзья детства, всё это было навязано и фальшиво, ценен стал лишь настоящий момент, ураган внутри и люди, взрывающие мое сердце. Ну а родители не понимали вообще ни черта.
– Тогда тем более не пойдешь.
– Мам!
– Тебе шестнадцать! Ты не можешь гулять по ночам с какими-то парнями без моего согласия. Там… – она зачем-то указала пальцем в окно, – там маньяки людей убивают.
Ясно, отчего мама встала в позу: она боялась, что меня найдут с веткой в проломленном черепе. В декабре по всем каналам прокатилась новость, что в Москве в Битцевском парке объявился маньяк, страшнее которого еще свет не видел. Двигала им не банальная сексуальная несостоятельность, а тяга к смерти, возведенная в абсолют, и родители так не вовремя вспомнили о своих детях.
– Наверняка, маньякам просто с родителями не повезло, – дерзнула я.
– Ты никуда не пойдешь. Разговор окончен.
– Дура!
Конечно, мне известны были слова похуже, но я всё-таки росла с уважением к старшим. Мама была уже на пороге комнаты, но развернулась и уставила на меня длинный крашенный ноготь. В глазах ее стояло желание меня придушить.
– От дуры слышу.
Из-за ее спины раздалось тихое: «Истеричка».
Это Володя, мой отчим. В глаза он такого не скажет, он вообще мало говорит и не проявляет эмоций и то, что он сейчас высказал честное мнение означало, что мне удалось вывести его из себя.