Король темных земель

У меня уже наметилась грудь, и четырнадцатилетняя я замечала взгляды мужчин: всё чаще они предлагали меня подвезти и приглашали в гости. Однажды в автобусе я заметила странного мужчину, который проскальзывал между женщин, стараясь ненароком дотронутся до интимных мест. Народу было не так уж много, но салон, как и всякий салон автобуса, пребывал в беспрестанном броуновском круговращении, и никто не придавал значения случайным прикосновениям. Все были друг другу родные, все вторгались в личные зоны. Однако у этого мужчины была явная цель. Мне вдруг стало любопытно, что будет, и я подсела поближе. Он провел по моей груди тыльной стороной ладони и вышел. Он выбрал меня, а не подругу – это была моя первая победа в женской схватке за мужское внимание, но мне стало гадко от мысли, что мое тело использовали, и я сама это позволила.

За подругу я могла бы убить. Я настолько свыклась с насилием мира, что, когда ей за какие-то прошлые грехи девчонки из соседнего двора забили стрелку, я согласилась за нее драться. Дома стащила у Володи складной нож, сунула в карман куртки и стала ждать вечера. Битва наша не состоялась – подруга проболталась родителям. Конечно, мы никуда не пошли, и я тихонько убрала нож обратно. И всё же я знала, что подруга моя – не трусиха, а она гордилась, что я за нее горой.

Я любила ее так сильно, как девчонка может любить девчонку, как ребенок может любить ребенка. Мы были такими разными: она маленькая и смуглая, я высокая и светловолосая, но мы были едины, пока не выросли.

Неизбежные перемены разделили нас. Дружба ушла, как ушло в прошлое детство. Мой кайф познания постепенно сходил на нет, меня стало тянуть к другим целям, а подруга, у которой всё было: мать, отец, брат и даже собака, назвала меня шлюхой, перестала здороваться и осталась в той безумной автобусной эпохе вечного лета и вечной юности.

Тогда пропасть, почуяв тоску, снова дала о себе знать. В моей жизни появился Сашка, и в нем тоже жила пропасть, родная сестра моей. Не знаю, что там происходило в его семье, он о себе мало рассказывал – обмолвился лишь, что живет без отца. В нем ощущались ростки зла и разочарования, и я, домашняя книжная девочка, была намного благополучнее. Чем ближе я узнавала Сашку, тем более сломленным он казался, и я жаждала изучить его, потому что злое и мрачное притягивало меня.

Его пропасть была глубока, зубаста и ненасытна. Он чертовски много курил и уговорил меня воровать у Володи из карманов дорогие сигареты с запахом шоколада. Володя уже много лет дымил после того, как какой-то псих выскочил на дорогу перед его машиной. Мама ненавидела запах дыма, и меня за курение ждал сущий ад. Перед тем, как вынести ворованную сигарету Сашке, я в знак протеста выкурила одну на балконе.

Сашка любил выражаться грубо, слушал тяжелую музыку, носил на руке цепь с солдатским кулоном, пропахшую дымом черную толстовку «Ария», штаны-хаки и серую шапку, в которой челка почти скрывала его васильковые глаза. Я запоминала каждую мелочь, с ним связанную: любимый магазин, где продавали цепи и прочую «драмовскую» атрибутику, точку с пиратскими дисками, рынок, где работала его мама. Я старалась стать частью его жизни, но он не пускал меня дальше порога. Мне хотелось быть с ним наедине, но он приводил друзей: Мелкому, что носил косуху и прятал в ней биту, но выглядел лет на девять, а затем Машу.

Девушка сразу мне не понравилась: в ней притаилась не просто пропасть, а черный провал без дна, туннель в лавкрафтовское измерение с гадкими монстрами. Она была Сашке родной, а я – третьей лишней; у них были свои секреты, своя компания, где все слушали панк и металл и носили черное. Иногда Сашка подшучивал надо мной в ее присутствии: называл музыкальную группу, и, когда я отвечала, что о такой не слышала, говорил, закатив глаза: «Какой позор!» Дома я записывала названия групп и песен, искала и слушала музыку, о которой без конца говорил Сашка. Так, пытаясь подстроиться под другого, я незаметно менялась сама.

С появлением Маши Сашка стал вести себя странно: то избегал встреч, то настойчиво трогал меня под одеждой. Я поняла, что поцелуев ему уже мало, но к следующему шагу была не готова.

Мне исполнялось шестнадцать лет.

4

На день рождения мама накрыла стол. Меня ждал традиционный семейный праздник без всяких гостей. Вдруг заверещал телефон, и я обрадовалась: вдруг Сашка вспомнил? Но звонил незнакомый мужчина.

– Привет, – и назвал мое имя, с праздником поздравлял. – Я твой дед из Ангарска.

Дед Андрей-полукровка – наполовину немец с Поволжья, мамин отец. Никогда его не встречала, но наслышана от матери и от бабушки, его бывшей жены, о жестокости его и ничтожности. Они с бабушкой долго прожили за Полярным кругом, и беспощадный мороз, и северные сияния были свидетелями их нищеты. Дед пил и бил; бабушка иной жизни не знала, развестись было стыдно, пойти некуда, и поначалу терпела. Но дед начать лупить мою маму, и бабуля не вынесла: отходила его скалкой так, что он жены стал бояться. Такая она у меня, боевая – с тех пор в обиду себя не дает.