Король уныния

На первый взгляд зачем кому-то нужны миллиарды долларов казалось очевидным. Но у Ксавьера были свои заморочки по поводу денег отца, и хотя он просаживал наличные так же, как некоторые знаменитости просаживают кокаин, он не казался мне человеком, который будет сидеть на такой куче денег просто для того, чтобы ими обладать.

— Почему бы и нет? — легкомысленно спросил он. — Может быть, я жадный ублюдок, просто и понятно.

Я просто смотрела на него, ничего не говоря, и после долгого, напряженного молчания его невозмутимость растворилась. С тяжелым вздохом он сказал:

— Половину я отдам на благотворительность.

Я чуть не подавилась кексом. Не этого я ожидала.

Совсем.

— Не то чтобы я не считала благотворительность достойной восхищения, но разве не именно туда, согласно завещанию твоего отца, направятся деньги, если ты не справишься с затеей о генеральном директоре? — спросила я.

— Да.

— Так почему… — Мой вопрос оборвался на ухмылке Ксавьера. Я прищурилась и перевела взгляд на татуировку с гербом конкурентной семьи Кастильо на его бицепсе. Она олицетворяла двойственность Ксавьера: его упрямство и недовольство, но также его преданность и страсть. Он был из тех людей, которые постоянно носят на теле символ своей войны с отцом, и я вдруг поняла, в чем тут подвох. — Ты жертвуешь на благотворительные организации, которые ненавидел твой отец, не так ли?

Его ухмылка переросла в широкую улыбку.

— Я бы не сказал, что он ненавидел сами благотворительные организации, — сказал он. — Но он бы точно не одобрил некоторые из целей пожертвований.

Он протянул мне свой телефон. В «заметках» был открыт список благотворительных организаций, которые он составил, я пролистала их все. Большинство из них занимались гражданским правом и правами человека, а также, несколько организаций работали с искусством и музыкой. Я бы поставила свою квартиру на то, что эти были для его мамы.

Она любила искусство, поэтому жертвовала много денег и времени местным галереям.

Я также вспомнила об организациях, перечисленных в завещании Альберто.

Все они были ориентированы на бизнес или коммерцию.

Я дошла до последнего названия в списке и громко рассмеялась.

— Благотворительный фонд Йельского университета?

— Мой отец был гарвардцем; он ужас как ненавидел Йель. Школьное соперничество и все такое. — Ямочки Ксавьера заиграли. — Я позабочусь о том, чтобы в кампусе была добротная библиотека, названная в его честь.

— Ты злой, но гениальный. — Я вернула ему телефон, все еще смеясь. — Ты злой гений.

— Спасибо. Я всегда стремился быть и тем, и другим. Со злодеями гораздо веселее, а гении — это, ну, гении. — Ксавьер убрал телефон в карман. — Если честно, я бы все равно пожертвовал на эти цели. А то, что мой отец не одобрил бы девяносто процентов из них, — это уже вишенка на вершине.

Я подняла свой наполовину съеденный кекс.

— За месть.

— За месть. — Он стукнулся своим шоколадным кексом о мой лимонно-малиновый. Он прожевал и проглотил, прежде чем добавить: — Не пойми меня неправильно. Я определенно оставлю часть денег себе. Мне нравятся мои машины и пятизвездочные отели.

— То есть тебе нравится громить пятизвездочные отели.

Ксавьер проигнорировал мой намек на его день рождения в Майами.

— Но мне не нужно все это. Это больше, чем любой разумный человек может потратить за всю жизнь. — Выражение его лица стало задумчивым. — Как только я открою клуб, я буду зарабатывать сам и не буду зависеть от его денег. Это будет финальный разрыв, раз и навсегда.

Он не упомянул теорию Эдуардо о лазейке в завещании, а я не стала поднимать эту тему.

— У тебя все получится, — просто сказала я.

Ответная улыбка Ксавьера была чистым теплом. Позже той ночью, когда мы потные и довольные лежали в объятиях друг друга, я все еще чувствовала прикосновение его улыбки к моей коже.

Впервые после смерти Рыбки я погрузилась в сон без видений.

ГЛАВА 37

Беда не приходит одна.

Я с детства слышал это суеверие, но никто никогда не определял временной промежуток, в течение которого это плохое случается. Это может быть день, неделя, месяц или, как в моем случае, три месяца.

Смерть моего отца и новый пункт о наследстве в октябре. Перри рассказал всем о нашей с Пен ноябрьской вылазке.

Два события, но относительно спокойный период после разоблачения нас в блоге убаюкал ложным чувством безопасности. Проблема с Пен и Реей все еще висела над головой, но, по крайней мере, Пен в обозримом будущем оставалась в городе, а о Рее, пока она не найдет новую работу, мы позаботились.

После того как Перри заблокировали в социальных сетях, а в моих отношениях со Слоан произошел негласный, но значительный сдвиг — а именно, я понял, что люблю ее, но не могу сказать ей об этом, чтобы она не сбежала, — жизнь вернулась в привычное русло. То есть она была безумно насыщенной.