Король в Несвиже

– Затем, я полагаю, что мы сюда его приведём! Чем же развлекать в Несвиже? Девчата ему балет станцуют… но целый день на ноги их смотреть не будет. Генералова покажет ему рисование Эстки, что толку, когда он имеет своего Итальянца, который ещё ярче рисует… Золотую хоругвь муштровать перед ним? Не оценит это! На коня его посадить, тот за гриву ухватится. Медведя для него выпустить, может быть казус, потому что желудок имеет, слышал, неспокойный. Мой флот в Альбе, существенная вещь, но этого не поймёт, потому что флотом, как я, не занимался. Наконец, что стоит такой человек, с которым даже напиться нельзя. Ничего не пьёт, кроме воды, которую любит, как гуси, у меня же в Несвиже хорошей нет. Боится напиться, чтобы не проболтаться… то достаточно сказать… если бы искренним был… рюмки бы не боялся. Что ж я с ним делать буду. Гм? – князь понизил голос.

– В сокровищницу его пустить с аколитами[7]? Это всё нищие…

– Ну же, светлейший князь! – прервал возмущённый генерал.

– Как же? Не голый? – прервал воевода. – Гм! Занимают у Голендров, занимают у Теппера, занимают у посла, а я ещё не слышал, чтобы кому что отдал. Впустить его в сокровищницу, это только аппетит разыграет.

– Ведь князь только что жаловался, что таких денег не имеет! – сказал Моравский.

– Потому что не имею, – воскликнул князь, – сокровища радзивилловские, а я их сторож. Всё же этих золотых слитков из него не могу взять, а бриллиантов не заложу, и арендаторы не платят, и из товаров мне только сушённые грибы и лесные орехи приносят. Дать ему орехи погрызть! Зубы себе поломает и скажет, что это измена!

– Князь всё обращает в шутку, – разразился Моравский, – серьёзно нельзя поговорить.

– Ты думаешь, что шутки то, что я говорю, – воскликнул воевода. – Размышляй и рассуждай, как хочешь, а выйдет то же самое, что у меня в шутках. Не спереди, не сзади. Выступить по-радзивилловски, говорю, что хочу его впечатлить; принять его скромно, крикнут, что я скупой… а в итоге, ни за себя, ни за людей не ручаюсь, чтобы какого фокуса не устроили и дым под нос не пустили. Брызнет кто неосторожным словом – возьмёт его на себя… на воре шапка горит. Из той великой дружбы готова неприязнь вырасти.

Воевода говорил ещё оживлённей, когда из соседнего зала медленно вышла высокого роста, достаточно тучная, не слишком уже молодая, совсем некрасивая, с мужским выражнием лица и чернеющей растительностью над верхней губой, дама в белом платье, без шапочки, с золотой табакеркой в руке.

Это была сестра князя, пани генералова Моравская, жена разговаривающего как раз с ним литовского секретаря. Услышавши её приход, воевода поднял тяжёлые веки.

– Так вот! – сказал он. – Теперь она в свою очередь приходит ко мне надоедать мне этим приёмом его величества короля. Обязательно бы его хотели видеть в Несвиже?

– Мы его – ничуть, – ответила грубым голосом пани Моравская, – но мы хотим, чтобы он увидел Несвиж и убедился, что Радзивиллы на Литве значат.

– И за это мы ему должны будем руки целовать! – вставил князь… и сплюнул…

Более громкий вздох Непты прервал едва начинающийся разговор.

Воевода положил палец на уста.

– Слышишь, асинджка, как она тяжело дышит? – шепнул он, обращаясь к сестре…

– Что за диво! – презрительно ответила Моравская. – Ты видишь, что на ней жир!

Князь сморщился, услышав это пренебрежительное выражение, и, забывая о прибывшей, беспокойным взором следил за всеми движениями Непты, у которой в самом деле был тяжёлый сон. После короткого перерыва генералова, принимая табак, начала тихим голосом:

– Ты угадал, пане брат, что я тоже сюда пришла настаивать на принятии короля в Несвиже. Для чести дома надо выступить, ничего не поможет. Позволила это Яблоновская, позволили Огинские, а мы могли бы не позволить?

– Но, но, – воскликнул воевода, – хотя бы я занимал у Горбачевского или у Толочки, позволил бы и князь воевода это, но нужно другое принять во внимание. Он так хорошо знает обо мне, как я о нём, что не любим друг друга; значит, подабает лгать политично, а меня это душит… и либо я, либо кто-то из моих вырвется с каким-нибудь словом – пива наварит! Он будет во всём искать намёк – а мы, хоть неохотно, пустим ему какую-нибудь злобную шутку. Я говорил это уже генералу. С великого обожания вырастет злость ещё большая. Князь схватился за голову.

– Мы должны будем в нём славить ягелонскую кровь, хотя, кто знает, какая там в его жилах течёт.

Моравская начала гневаться.

– Ну что ты! Достаточно, что он король… или его совсем не нужно было короновать, или теперь ему кланяться следует. Всё-таки пан воевода виленский на границе княжества должен будет его приветствовать. Ну и что ж? Не попросит его к себе в гости?