Затем вдруг все предметы стали болезненно отчетливыми, только формы и лица были искажены, а голоса зазвучали пронзительно. Селби выпрямился, спокойный, серьезный и очень пьяный. Он знал, что пьян, но при этом оставался бдительным, как будто рядом с ним находился карманный вор. Усилием воли он не позволял себе расклеиться в присутствии Клиффорда, и его спутник не догадывался, насколько пьян Селби. Разве что выглядел он чуть более бледным, чуть более серьезным, двигался и говорил чуть медленнее, вот и все.
Около полуночи Селби оставил Клиффорда мирно дремать в кресле, с чьей-то замшевой перчаткой, зажатой в руке, и в пышном боа, обвитом вокруг шеи, чтобы не простудиться. Селби прошел через холл, спустился по лестнице и очутился на незнакомой улице. Он машинально взглянул на вывеску. Название было ему незнакомо. Тогда он повернулся и двинулся к зажженным фонарям в дальнем конце улицы. Оказалось, что они находятся гораздо дальше, чем он предполагал. В результате мучительных размышлений Селби понял, что его глаза, вероятно, переставлены с привычных мест и теперь расположены по бокам, как у птиц. Ему было грустно думать о неудобствах, которые причинит такое превращение, и он попытался повернуть голову, как это делает курица, чтобы проверить подвижность шеи. Его охватило безмерное отчаяние, слезы полились из глаз, и с разбитым сердцем он налетел на дерево. Это потрясло его до глубины души. Он подавил в душе неистовую нежность, нахлобучил шляпу и поплелся быстрее.
Губы у него были бледны, напряжены, и крепко сжаты зубы. Ему успешно удавалось следовать своим курсом, но через некоторое время он немного сбился с пути. Прошла вечность, прежде чем он обнаружил, что идет мимо вереницы кэбов. Яркие фонари, красные, желтые, зеленые, раздражали его. И он захотел разбить их тростью, но справился со своим порывом и пошел дальше. В голову ему пришла мысль, что можно было бы взять кэб, и он повернулся назад с этим намерением. Однако оказалось, что кэбы виднеются в такой неизмеримой дали, а фонари светят так ярко и неприятно, что он передумал и, собравшись с силами, огляделся.
Какая-то массивная, громадная, неопределенная тень вдруг поднялась справа от него. Он узнал Триумфальную арку и погрозил ей тростью. Ее размеры раздражали его. Он чувствовал, что она чересчур велика. Потом он услышал, как что-то с грохотом упало на тротуар, и подумал, что это, наверное, его трость. Но большого значения это не имело. Когда он овладел собой и восстановил контроль над своей правой ногой, которая отказывалась ему подчиняться, он обнаружил, что пересекает площадь Согласия с такой скоростью, которая все приближала его к кафе «Мадлена». Так не пойдет. Он резко повернул направо, перейдя мост, на рысях миновал Бурбонский дворец и свернул на бульвар Сен-Жермен. Он неплохо держался, хотя размеры Военного министерства казались ему личным оскорблением, и он скучал по своей трости: сейчас было бы приятно громко провести ею по железным перилам. Он вспомнил о шляпе, но забыл, зачем она ему нужна, и с серьезным видом натянул ее поглубже на голову. Затем ему пришлось бороться с сильным желанием сесть и разрыдаться.
Так продолжалось до улицы де Ренн. Там он погрузился в созерцание дракона, поддерживающего балюстраду балкона. Время скользило мимо, пока он не припомнил, что здесь ему совсем нечего делать, и не зашагал прочь. Все происходило медленно. Желание сесть и поплакать уступило место желанию уединиться и глубоко поразмыслить. В этот момент его правая нога вновь вышла из повиновения, атаковала правую и, обойдя ее с фланга, уперлась о деревянную перегородку, которая словно специально преграждала ему путь. Он попытался обойти ее, но обнаружил, что вся улица перекрыта. Он попытался отодвинуть перегородку, но не смог. Потом он заметил красный фонарь, стоящий на груде камней за барьером. Прекрасно. Как ему добраться домой, если бульвар перекрыт? Но он и не дошел до бульвара. Предательская правая нога повела его в обход, потому что бульвар с бесконечной вереницей фонарей находился позади. А здесь что? Что это за узенькая, разбитая улочка, заваленная землей, известью и грудами камней? Он поднял голову. На перегородке черными буквами было написано: