Король в Желтом

– Да, и Эннера, и Констана, и Лорана, и Пюви де Шаванна, и Даньяна, и Куртуа, и всех остальных!

– И продолжаете утверждать, что вы не человек искусства.

– Простите, – серьезно ответила она, – разве я это говорила?

– А разве нет? – Он не был уверен.

Она посмотрела на него, качая головой и улыбаясь, затем опустила глаза и стала рисовать в песке рукояткой парасоли. Гастингс сел рядом и, упершись локтями в колени, смотрел в пелену брызг над фонтаном.

Маленький мальчик в матроске тыкал шестом кораблик и кричал:

– Не пойду домой! Не пойду домой!

Его нянька воздевала руки к небесам.

«Настоящий маленький американец», – подумал Гастингс. Тоска по дому пронзила ему сердце.

Внезапно нянька вытащила игрушку из воды. Ребенок держался поодаль.

– Месье Рене, получите свой кораблик, когда подойдете.

Мальчик, нахмурившись, отступил.

– Отдай его сейчас же! – закричал он. – И не зови меня Рене, я – Рэндел, ты знаешь!

– Эй! – сказал Гастингс. – Рэндел? Это ведь английское имя.

– Я – американец, – заявил мальчик на превосходном английском, обернувшись к Гастингсу. – А она так глупа, что зовет меня Рене, потому что мама называет Рэнни…

Он увернулся от усталой няньки и спрятался за спиной Гастингса, который, рассмеявшись, поднял его и усадил к себе на колени.

– Мой соотечественник, – объяснил он девушке и, улыбаясь, сглотнул подступивший к горлу ком.

– Видишь звезды и полосы на моем корабле? – вопросил Рэндел. Действительно, американский флаг бессильно повис в кулаке няньки.

– О! – воскликнула девушка. – Какая прелесть!

Она наклонилась, чтобы поцеловать мальчика, но юный Рэндел вывернулся из рук художника и налетел на няньку, смерившую девушку презрительным взглядом.

Та покраснела и прикусила губу, когда женщина, все еще сверля ее глазами, отвела ребенка в сторону и демонстративно вытерла ему рот.

Бросив взгляд на Гастингса, девушка вновь прикусила губу.

– Какая невоспитанность! – сказал он. – В Америке нянькам льстит, если люди целуют вверенных им детей.

На мгновение она наклонила парасоль, спрятав лицо, затем со щелчком закрыла ее и дерзко посмотрела на Гастингса:

– Вас смущает ее поведение?

– Да, – просто сказал он.

Она вновь впилась в него глазами.

Его взгляд был безмятежным и искренним.

Он улыбнулся, добавив:

– Как же иначе.

– Вы странный, – прошептала она, опустив голову.

– Почему?

Ответа не было. Она тихо сидела, выводя рукояткой парасоли узоры и круги на песке.

Помолчав, он сказал:

– Мне нравится свобода местной молодежи. Я думал, французы совсем не такие, как мы. Знаете, в Америке, по крайней мере в Миллбруке, моем родном городе, девушки могут гулять одни и ходить в гости без компаньонок. Я боялся, что мне будет не хватать этого. Теперь, узнав Париж, я рад, что ошибся.

Она подняла глаза и внимательно посмотрела на него.

Он с воодушевлением продолжал:

– Сидя здесь, я видел много красивых девушек, гулявших в одиночестве по террасе… Вы тоже совсем одна. Скажите, ибо я не знаю французских обычаев, можно ли вам посещать театр без компаньонки?

Она долго изучала его лицо, а затем с бледной улыбкой поинтересовалась:

– Почему вы спрашиваете?

– Уверен, вы знаете почему, – весело ответил он.

– Да, – холодно сказала она, – знаю.

Гастингс ждал ответа – напрасно! – и решил, что она не так его поняла.

– Надеюсь, вы не подумали, что я хочу злоупотребить нашим знакомством, – начал он. – Это прозвучит очень странно, но я не знаю вашего имени. Когда мистер Клиффорд представил нас, он назвал только мое. Так принято во Франции?

– Так принято в Латинском квартале, – сказала она со странным блеском в глазах и продолжила с внезапной яростью: – Вам следует знать, месье Гастингс, что мы все здесь un peu sans gêne[84]. Живем богемной жизнью, в которой нет места этикету. Вот почему месье Клиффорд мимоходом представил нас друг другу и бесцеремонно покинул. Мы дружим. У меня много друзей в Латинском квартале, мы очень близки… и я не изучаю искусство, но… но…

– Что? – изумленно спросил он.

– Я не скажу… это секрет, – ответила она со странной улыбкой. На щеках у нее выступили алые пятна, глаза пылали.

Она опустила голову.

– Вы хорошо знаете месье Клиффорда?

– Нет.

Мгновением позже она вновь посмотрела на него, серьезная и бледная.

– Меня зовут Валентина… Валентина Тиссо. Могу… могу я попросить вас об одолжении, хотя мы едва знакомы?

– О! – воскликнул он. – Я буду польщен.

– Прошу вас об одном, – мягко сказала она. – О мелочи. Обещайте не говорить обо мне с месье Клиффордом. Обещайте не говорить обо мне ни с кем.

– Хорошо, – сказал он, вне себя от удивления.

Она нервно рассмеялась:

– Хочу оставаться загадочной. Это каприз.

– Но, – начал он, – я хотел… я надеялся, что вы позволите мне и месье Клиффорду посетить вас.

– Посетить… меня! – повторила она.

– Я имел в виду ваш дом… быть представленным вашей семье.

Гастингс испугался, увидев, как изменилось ее лицо.

– Прошу прощения! – воскликнул он. – Я сделал вам больно.

– Мои родители мертвы, – сказала она.

Он начал вновь, очень мягко:

– Вас не затруднит принять меня? Подобный визит в порядке вещей?