Король в Желтом

– Mais, madame, – сказал Гастингс, улыбаясь. – Il n’a pas l’air tres féroce?[73]

Пудель убежал, а его хозяйка закричала:

– Ах, акцент – прелесть! Он уже говорить француз как юный джентльмен-парижанин!

Доктор Байрэм сумел вставить пару слов и немного разузнать о ценах.

– Наш pension serieux[74], мои clientelle[75] – блеск, действительно, pension de famille[76], где все как дома.

Они поднялись наверх – осмотреть будущее жилье Гастингса, проверить пружины кровати и договориться о еженедельной смене белья. Доктор Байрэм, казалось, был доволен увиденным.

Мадам Маротт проводила их до двери и позвонила вызвать горничную. Стоило Гастингсу шагнуть на посыпанную гравием дорожку, его наставник и гид остановился, устремив на мадам водянистые глазки. – Понимаете, – сказал он, – этот юноша – самого лучшего воспитания, его характер и моральные устои безупречны. Он молод и никогда еще не был за границей, никогда не видел большого города. Его родители попросили меня, старого друга семьи, живущего в Париже, подыскать ему приличный пансион. Гастингс будет изучать живопись, но его родители ни в коем случае не желают, чтобы он оказался в Латинском квартале. Они знают, что порок там вошел в привычку.

Звук, похожий на лязг щеколды, прервал его, и он поднял глаза – увы, не вовремя, – и увидел, как горничная в прихожей дала пощечину большеголовому юноше.

Мадам кашлянула, наградила их убийственным взглядом и посмотрела на доктора Байрэма.

– Хорошо, что он приехал здесь. Pension более серьезный il n’en existe pas[77], не всякий! – убежденно заявила она.

Так как добавить к этому было нечего, доктор Байрэм догнал Гастингса у ворот.

– Надеюсь, – сказал он, взирая на монастырь, – ты не заведешь дружбы с иезуитами!

Гастингс смотрел на здание, пока хорошенькая девушка, проходившая перед серым фасадом, не привлекла его взгляд. Молодой человек с набором красок и холстом шел ей навстречу и, на секунду остановившись, сказал что-то, быстро и энергично пожав красотке руку. Оба засмеялись, и он продолжил путь, прокричав:

– À demain[78], Валентина!

И в тот же миг она откликнулась:

– À demain!

«Валентина, – подумал Гастингс, – какое странное имя» – и последовал за преподобным Джоэлом Байрэмом, тащившимся к ближайшей трамвайной остановке.

II

– По нраву ли вам Париж, месье Астан? – спросила мадам Маротт на следующее утро, когда Гастингс вошел в столовую, румяный после утреннего умывания.

– Уверен, город мне понравится, – ответил он, дивясь охватившему его мрачному настроению.

Горничная принесла ему кофе и булочки. Гастингс встретил пустой взгляд большеголового юнца и робко ответил на приветствия пожелтевших от старости джентльменов. Он не мог допить кофе и крошил булочку, не подозревая о сочувственных взглядах мадам Маротт, которой хватало такта его не беспокоить.

Внезапно горничная внесла поднос, на нем балансировали две чашки горячего шоколада. Пожелтевшие от старости джентльмены украдкой смотрели на ее лодыжки. Горничная поставила шоколад на столик у окна и улыбнулась Гастингсу. Затем тоненькая юная леди, сопровождаемая своим двойником, похожим на нее во всем, кроме возраста, вошла в комнату и села за этот стол. Обе совершенно точно были американками, но Гастингс, ожидавший хотя бы интереса к себе, был разочарован и, обойденный вниманием соотечественников, загрустил еще сильнее. Он возился с ножом и смотрел в тарелку.

Тоненькая юная леди оказалась довольно разговорчивой. Она знала о присутствии Гастингса и ждала от него комплиментов. Кроме того, она чувствовала превосходство, так как уже три недели жила в Париже, а он, очевидно, еще даже не распаковал дорожный сундук.

Ее речь была исполнена самолюбования. Она спорила с матерью о сходстве Лувра и Бон Марше[79]. Участие в беседе старшей из женщин сводилось к возгласу:

– Ну-ну, Сьюзи!

Пожелтевшие от старости джентльмены в полном составе покинули комнату – внешне невозмутимые, кипящие внутри. Они терпеть не могли этих американок, наполнявших столовую болтовней.

Большеголовый юнец с понимающим покашливанием смотрел им вслед, прошептав:

– Веселые старые пташки!

– Скорей ужасные старики, мистер Блэйден, – ответила девушка.

На это мистер Блэйден улыбнулся и сказал:

– Был и у них праздник, – тоном, подразумевающим, что сейчас праздник у него.

– Вот почему у них мешки под глазами, – заявила девушка. – Думаю, не пристало юному джентльмену… – Ну-ну, Сьюзи! – сказала мать, и беседа замерла.

Через некоторое время мистер Блэйден отложил номер Petit Journal, который каждый день изучал за счет заведения, и повернулся к Гастингсу, пытаясь выказать радушие. Он начал:

– Вижу, вы – американец.