Король в Желтом

– Тебя сегодня не было в мастерской, – сказал Эллиотт, внезапно обращаясь к Клиффорду, который избегал его взгляда.

– Общался с природой? – предположил Роуден.

– Как ее зовут на этот раз? – спросил Эллиотт, и Роуден быстро ответил:

– Имя – Иветт, национальность – бретонка…

– Нет, – сказал Клиффорд, – это Рю Баррэ.

Тему внезапно сменили. Изумленный Селби вслушивался в незнакомые имена и хвалы последнему обладателю Римской премии. Он наслаждался дерзостью их суждений и жарким спором, хотя беседа шла в основном на сленге, пересыпанном английскими и французскими словами, и мечтал о дне, когда сам поборется за славу.

Зазвонили колокола Сен-Сюльпис, и Люксембургский сад ответил ударом на удар. Взглянув на солнце, опускавшееся в золотом мареве за Бурбонский дворец, они встали из-за стола и медленно пошли на восток. Пересекли бульвар Сен-Жермен и направились к медицинской школе. На углу их обогнала девушка. Клиффорд ухмыльнулся, Элиот и Роуден встревожились, и все поклонились. Она ответила на приветствие, не поднимая головы. Плетущийся позади Селби остановился у яркой витрины и, обернувшись, взглянул в самые синие на свете глаза. Они остановились на нем – всего на пару мгновений, – и юноша поспешил догнать остальных.

– Клянусь Юпитером, – сказал он, – я только что видел настоящую красавицу…

Троица простонала, как хор из трагедии Эсхила:

– Рю Баррэ!

– Что? – воскликнул сбитый с толку Селби.

Единственным ответом был странный жест Клиффорда.

Двумя часами позже, за ужином, он повернулся к Селби и сказал:

– Тебе хочется о чем-то спросить. Видно по тому, как ты ерзаешь.

– Да, – постарался как можно безмятежней ответить тот, – о той девушке. Кто она?

Улыбка Роудена была сочувственной, улыбка Эллиотта – горькой.

– Ее имя, – мрачно сказал Клиффорд, – никому не известно. По крайней мере, – добавил он честно, – насколько я знаю. Все в квартале ей кланяются, и она возвращает приветствие, не более того. Судя по перфорированной ленте в руках, она пианистка и живет на маленькой бедной улочке, которую вечно ремонтируют. На заграждении, перекрывающем ее, черными буквами выведено: «Рю Баррэ». Вот откуда взялось имя, которым мы зовем незнакомку и которое мистер Роуден, чей французский оставляет желать лучшего, произносит как «Ру Баррэ»…

– Ничего подобного! – гневно сказал Роуден.

– Эта Ру Баррэ или Рю Баррэ – желанная добыча каждого хищника в квартале.

– Мы – не хищники, – поправил Эллиотт.

– Я – нет, – ответил Клиффорд.

– И прошу, обрати внимание, Селби, что эти два джентльмена в разное, но одинаково несчастливое время простерлись у ее ног. У леди есть особая, ледяная улыбка как раз для таких случаев и… – проговорил он с мрачным вдохновением, – я вынужден признать, что ни изысканная ученость моего друга Эллиотта, ни мужественная красота моего друга Роудена не смогли растопить этот лед.

Эллиотт и Роуден вскричали, кипя от возмущения:

– А как же ты?!

– Я, – примирительно сказал Клиффорд, – боюсь и шаг ступить туда, куда вы бросаетесь, очертя голову.

II

На следующий день Селби совершенно забыл о Рю Баррэ. Всю неделю он, как проклятый, работал в мастерской и к вечеру субботы так устал, что лег, не поужинав, и увидел кошмар – реку желтой охры, в которой тонул. Воскресным утром, сам не зная почему, он вспомнил о девушке, а пару секунд спустя увидел ее. Это случилось на цветочном рынке на мраморном мосту. Она рассматривала горшочек с анютиными глазками. Садовник вкладывал в сделку сердце и душу, но Рю Баррэ только качала головой.

Следует спросить, остановился бы Селби на мосту, любуясь столистной розой, если бы Клиффорд не разжег его любопытство в прошлый четверг. Возможно, его привлекла тайна, ведь помимо индюка девятнадцатилетний юноша – самое любопытное существо на свете, хотя начиная с двадцати и до самой смерти пытается это скрыть. Справедливости ради, надо признать, что рынок был восхитителен. Под безоблачным небом по всему мраморному мосту у парапета стояли и лежали охапки цветов. Воздух казался мягким, солнечные лучи сплетали кружево теней в листве пальм и горели в сердцах сотен роз. Весна наступила и теперь была в самом разгаре. Поливочные тележки осыпали бульвар холодными брызгами, воробьи невообразимо наглели, доверчивый парижский рыбак тревожно следил за ярким перышком, плывущим в грязной пене прачечных. В нежной зелени увенчанных белыми цветами каштанов гудели пчелы. Капустницы будто огромные снежинки вились над гелиотропами. Пахло свежей землей, в журчании Сены слышался шепот лесного ручья, ласточки скользили над мачтами застывших в порту кораблей. Из окна, из клетки к небесам лилась птичья трель.

Селби посмотрел на столистную розу. Взглянул в утреннюю синеву. Что-то тронуло его в песне маленькой пленницы, а может, это в воздухе мая витала опасная сладость.

Сперва он даже не понял, что остановился, и не осознавал, почему. Решил идти дальше и передумал. Затем посмотрел на Рю Баррэ.

Садовник сказал:

– Мадемуазель, это, вне всякого сомнения, прекраснейшие анютины глазки.

Рю Баррэ покачала головой.