Король в жёлтом

Не было смысла пытаться идти вдоль одного из ручьёв, то и дело пересекавших мой путь, так как, вместо того, чтобы вести к морю, они впадали в заросшие тростником озёрца в лощинках среди пустоши. Поначалу я пытался следовать течению, но оно неизменно приводило меня то к болотцу, то к тихому маленькому водоёму, с которого с возмущённым воплем поднимался и устремлялся прочь бекас. Я начал уставать, ружьё натирало плечо, несмотря на мягкую подкладку на ремне. Солнце опускалось всё ниже и ниже, горизонтальными лучами освещая жёлтый дрок и равнинные озёрца.

Гигантская тень, лежавшая передо мной, казалось, удлинялась с каждым шагом. Утёсник цеплялся за гетры, хрустел у меня под ногами, между жёлтыми соцветиями проглядывала коричневая земля, и после меня оставался след из согнутого и сломанного кустарника. Кролики суетливо выбегали из-за пучков вереска и бросались прочь сквозь папоротник, среди болотной травы сонно крякали дикие утки. Один раз мимо меня прокралась лиса, а затем, когда я остановился напиться у торопливого ручейка, из тростников, тяжело хлопая крыльями, поднялась цапля. Я обернулся и взглянул на солнце, лежавшее, казалось, на краю равнины. Смирившись, наконец, с тем, что идти дальше не имеет смысла, и придётся провести, по меньшей мере, одну ночь на пустоши, я опустился на землю совершенно измотанный. Вечернее солнце коснулось моей спины прощальным теплом, но ветер с океана усиливался, и я почувствовал, как от промокших охотничьих сапог по телу поднимается холодок. Высоко надо мной обрывками бумаги кружились и метались чайки; из какой-то далёкой топи одиноко взывала выпь. Мало-помалу солнце опустилось за равнину, окрасив горизонт закатным пламенем. Я наблюдал, как небо сменяло цвета от бледно-золотого до тлеющего алого. Надо мной танцевали облака мошки, и высоко в неподвижном воздухе ныряла и лавировала летучая мышь. Мои веки начали опускаться. Но, внезапно услышав шум в окружавших меня папоротниках, я стряхнул с себя сонливость и поднял глаза — прямо надо мной парила большая птица. Мгновение я смотрел на неё, неспособный пошевелиться, затем что-то скользнуло мимо меня среди зарослей, и птица взвилась, кувырнулась в воздухе и нырнула в заросли.

Тут же я оказался на ногах и стал пробираться сквозь утёсник. Из ближайшего верескового куста до меня донеслись звуки борьбы, затем всё стихло. Я шагнул вперёд, поднимая ружьё, но когда подошёл ближе, мои руки опустились, и я замер в безмолвном изумлении. На земле лежал мёртвый заяц, а на его тушке устроился великолепный сокол, погрузивший когти одной лапы в шею убитого животного, а другую уверенно поставивший на его безвольный бок. Но удивление моё было вызвано не самим видом птицы, сидящей над добычей — такую картину мне приходилось видеть не однажды. Дело в том, что на обеих лапах сокола было закреплено что-то вроде поводков, с которых свисали небольшие кусочки металла, похожие на бубенцы. Птица обратила на меня яростные жёлтые глаза, после чего пригнулась и вонзила изогнутый клюв в добычу. В то же мгновение над вереском разнёсся звук торопливых шагов, и на открытое пространство вышла девушка. Не взглянув на меня, она подошла к соколу и, одной рукой в перчатке подхватив его под грудь, подняла с земли. Затем она натянула ему на голову небольшой капюшон и, усадив на рукавицу, нагнулась и подняла зайца.

Она захватила ремешки, отходившие от лап птицы, и закрепила их у себя на поясе. Затем развернулась и направилась обратно по своим следам через лощину. Когда она проходила мимо меня, я приподнял шляпу, и она отметила моё присутствие едва заметным кивком. Я был так ошеломлён, столь восхищён сценой, разворачивавшейся перед моими глазами, и не сразу осознал, что в незнакомке явилось моё спасение. Девушка шла прочь, и если я не хотел заночевать на открытой всем ветрам равнине, мне следовало без промедления вернуть себе дар речи. Она заколебалась при звуке моего голоса, а когда я заступил ей дорогу, в её взгляде промелькнул лёгкий испуг. Но как только я скромно разъяснил моё неприятное положение, её лицо вспыхнуло, и она взглянула на меня с удивлением.

— Никак вы не могли прийти из Керселека! — произнесла она.

В её прелестном голоске не было ни следа бретонского акцента, ни какого-либо другого из тех, что мне приходилось слышать, и всё же был в нём некий отголосок, который, как мне казалось, я слышал раньше, нечто необычайное и неопределимое, как мотив старинной песни.

Я объяснил, что я американец, незнакомый с Финистером ⁶⁴, охотящийся ради собственного удовольствия.

— Американец, — повторила она своим необычайным музыкальным голоском. — Я никогда прежде не встречала американца.

Мгновение она стояла молча, затем, взглянув на меня, произнесла:

— И проведя всю ночь в пути, вы не дойдёте до Керселека — даже с проводником.

Это было приятной новостью.

— Но, — начал я, — если бы мне удалось найти крестьянскую хижину, где я мог бы найти еду и кров...

Сокол на её запястье заволновался и закрутил головой. Девушка погладила его по блестящей спинке и взглянула на меня.