Король в жёлтом

– Здесь найдется место для меня? – воскликнул Трент, но Филипп лишь неопределенно махнул рукой в знак прощания и сгинул впереди вместе с другими. Вскоре пошла кавалерия, эскадрон за эскадроном теснясь в темноте. Потом пушки, потом скорая помощь, и вновь бесконечные ряды штыков. Рядом с ним на взмыленном коне сидел офицер. Среди всадников он заметил полководца. Бескровное лицо закрывал стоячий воротник доломана[49].

Рядом плакали несколько женщин. Одна из них все пыталась сунуть буханку черного хлеба в вещмешок. Солдат пытался ей помочь, но мешок был крепко завязан и винтовка мешала ему. Трент придержал оружие, пока женщина развязывала узел и засовывала в мешок хлеб, весь мокрый от слез. Винтовка была не тяжелая и показалась Тренту удивительно удобной. Острый ли штык? Он пощупал острие, и неожиданно тоска, яростное, властное желание овладело его существом.

– Шикарно, – раздался мальчишечьий голос. – Это опять ты?

Трент оглянулся – убийца крыс смеялся ему в лицо. Когда солдат забрал ружье и, поблагодарив, побежал догонять свой батальон, Трент бросился в толпу у ворот.

– Ты идешь? – крикнул он пехотинцу, который сидел у канавы и перевязывал ногу.

– Да.

Какая-то девчушка, совсем еще дитя, схватила его за руку и потащила в уличное кафе. Помещение было заполнено солдатами. Одни, бледные и молчаливые, сидели на полу, другие стонали на кожаных диванах. В удушливом воздухе стояла кислятина.

– Выбирай! – сказала девочка с легкой ноткой сожаления в голосе. – Они уже все равно никуда не пойдут.

В куче одежды на полу он нашел шинель и фуражку. Она подала ему вещмешок, помогла надеть патронташ и пояс, показала, как заряжать ружье, держа его на коленях. Он поблагодарил ее, и она вскочила на ноги.

– Вы иностранец!

– Американец, – бросил он, направляясь к двери, но девочка преградила ему путь.

– А я бретонка. Мой отец там, возле пушек вместе с пехотинцами. И он застрелит тебя, если ты шпион.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, затем он со вздохом наклонился и поцеловал ее.

– Молись за Францию, детка, – прошептал он, и губы ее дрогнули в улыбке:

– За Францию и за вас, мсье!

Он перебежал через дорогу и прошел сквозь ворота. Оказавшись снаружи, он встал в шеренгу и двинулся вперед. Проходящий мимо капрал окинул его взглядом и позвал офицера:

– Ты из 60-го! – прорычал он, указывая на номер фуражки.

– Нам тут франтиреры не нужны, – добавил офицер, заметив гражданские брюки Трента.

– Я хочу быть добровольцем, вместо товарища, – сказал Трент, и офицер, пожав плечами, прошел дальше.

Никто не обращал на него внимания, разве что кое-кто поглядывал на его брюки. Они шли по глубокой стякоти, вспаханой колесами и вымешенной копытами лошадей. Солдат перед ним подвернул ногу в обледеневшей колее и со стоном брел к краю насыпи. Равнина по обе стороны дорога серела тающим снегом. Тут и там за поломанными живыми изгородями стояли повозки с белыми флагами и красными крестами. Иногда на козлах сидел священник в рыжей шляпе и рясе, иногда – калека. Одной из повозок правила сестра милосердия. Вдоль дороги теснились безмолвные пустые дома с зияющими дырами в стенах. Дальше, в зоне обстрела, не осталось человеческого жилья, лежали груды мерзлых кирпичей и чернели ямы погребов, кое-где запорошенных снегом. Солдат позади без конца наступал Тренту на пятки, чем изрядно ему досаждал. Убедившись в преднамеренности этого действия, Трент оглянулся, чтобы прикрикнуть, и очутился лицом к лицу к сокурсником из Школы изящных искусств. Трент вытаращил глаза:

– Я думал, ты в больнице!

Тот качнул головой, указывая перебинтованную челюсть.

– А, ты не можешь говорить. Чем тебе помочь?

Раненый порылся в вещмешке и достал корку черного хлеба.

– Он не может есть, – сказал солдат рядом с ними. – У него челюсть разбита. Возьми, он хочет, чтобы ты ему пожевал.

Трент взял корочку и, перемалывая на зубах, кусочек за кусочком возвращал голодному раненому.