Король в жёлтом

Она уселась на мраморную скамью, которую недавно занимал Клиффорд, и держа зонтик над своей маленькой головкой, внимательно посмотрела на него.

– Не верю!

Он почувствовал, что это комплимент, и на мгновение ему захотелось отказаться от своей презираемой касты. Но собравшись с духом, он рассказал ей, что он действительно нувориш, впервые в Париже. И все это с такой подкупающей откровенностью, что ее голубые глаза широко раскрылись, а губы расплылись в сладчайшей из улыбок.

– И вы никогда не бывали в Академии?

– Никогда.

– И не модель?

– Нет.

– Забавно, – раздельно произнесла она. И оба засмеялись.

– А вы бывали в Академии искусств?

– Сто раз.

– И видели моделей?

– Миллион раз.

– И вы знаете Бугеро?

– Да, и Эннера, и Константа, и Лоуренса, и Пюви де Шаванна, и Даньян-Бувре, и Куртуа… И всех остальных!

– Но вы же говорили, что не художница.

– Разве говорила? – серьезно сказала она.

– Нет? – робко спросил он.

Она покачала головой, улыбнулась, а потом вдруг опустила головку и принялась чертить кончиком зонтика на песке какие-то фигуры. Гастингс занял место рядом на скамье и теперь, упершись локтями в колени, сидел, разглядывая водяную пыль над струей фонтана.

Неподалеку маленький мальчик, одетый в матросскую курточку, тыкал пальцем в свой кораблик и кричал:

– Не пойду домой! Не пойду!

Его няня укоризненно всплескивала руками.

«Ну точно американский мальчишка», – подумал Гастингс, и его вновь пронзила тоска по дому. Вскоре нянька выловила кораблик, несмотря на сопротивление ребенка.

– Мсье Рене, я забираю вашу лодку, оставайтесь здесь один, если хотите.

Мальчик, нахмурившись, попятился.

– Отдайте ее мне, – крикнул он, – и не называйте меня Рене, потому что я Рэндалл, и вы это знаете.

– Вот как, – сказал Гастингс. – Рэндалл – это английское имя.

– Я американец, – объявил мальчик на прекрасном английском, повернувшись к Гастингсу, – а она такая дура: все время зовет меня Рене, хотя мама называет меня Ренни…

Тут он увернулся от сердитой няньки и забежал за скамью позади Гастингса. Тот рассмеялся, подхватил ребенка и посадил к себе на колени.

– Это мой соотечественник, – сказал он девушке, сидящей рядом с ним.

Говоря это, он улыбался, но в горле у него запершило.

– Конечно! Видишь флаг со звездами на моем кораблике? – воскликнул Рэндалл.

И действительно, американский флаг игрушечного судна беспомощно свисал из-под мышки няньки.

– Он очарователен, – воскликнула девушка и порывисто наклонилась к ребенку, чтобы поцеловать его. Мальчик вывернулся из рук Гастингса, и няня набросилась на него с упреками.

Валентина покраснела и закусила губу, когда няня, не сводя с нее глаз, оттащила ребенка подальше и демонстративно вытерла ему щеку носовым платком. Девушка на скамейке бросила взгляд на Гастингса и снова закусила губу.

– Какая злая женщина, – сказал он. – В Америке любая нянюшка сочла бы себя польщенной, если бы красавица поцеловала ее подопечного.

Девушка на мгновение спряталась за зонтиком и тут же вызывающе открыла лицо.

– Вам не кажется странным, что она была против?

– А что?

Она снова окинула его быстрым испытующим взглядом. Его глаза были спокойными и ясными, он улыбнулся и еще раз повторил: «А что?».

– Вы забавный, – пробормотала она, склонив голову.

– Почему?

Она не ответила, молча вычерчивая в пыли круги и линии своим зонтиком.

– Мне нравится, что у молодых людей здесь много свободы. Французы совсем не похожи на нас. В Америке, или, по крайней мере, там, где я живу, в Милбруке, девушки тоже вполне независимы. Они гуляют одни и принимают друзей без компаньонок. Я боялся, что мне будет здесь скучно. Но теперь рад, что ошибся.

Она подняла на него глаза и не отвела их.

– Здесь множество хорошеньких девушек гуляют одни по террасе, – любезно продолжал он. – Вот и вы тоже одна. Скажите, я не знаю французских обычаев, вы имеете право ходить в театр без компаньонки?

Она долго изучала его лицо, а потом с дрожащей улыбкой спросила:

– Почему вы спрашиваете?

– Потому что вы должны это знать, – весело сказал он.

– Да, – тускло ответила она, – знаю.

Он подождал ответа и решил, что она, вероятно, неправильно его поняла.

– Надеюсь, вы не думаете, что я пытаюсь злоупотребить нашим коротким знакомством? В самом деле, это странно, что Клиффорд назвал вас по имени, а фамилии не сказал. Может быть, так принято во Франции?

– Так принято в Латинском квартале, – ответила она со странным блеском в глазах. – Вы должны знать, мсье Гастингс, что мы все здесь несколько безрассудны. Богема не предполагает этикета и церемоний. Поэтому Клиффорд представил меня попросту и оставил нас вдвоем – только поэтому, и потому что мы с ним приятели, а у меня много приятелей в Латинском квартале, много знакомых, – я не изучаю живопись, но…

– Но что? – озадаченно спросил он.

– Не скажу, это секрет, – улыбнулась она. На щеках у нее загорелись красные пятна, и глаза лихорадочно заблестели. Она как-то сразу посерьезнела и спросила – Вы близко знакомы с мсье Клиффородом?

– Не очень.

Помолчав, она повернулась к нему, совсем бледная:

– Моя фамилия Тиссо. Можно вас попросить об услуге, несмотря на короткое знакомство?