Король ворон (ЛП)

— Ничего, — произнёс Адам, это было настолько бессовестная ложь, что они оба снова в тишине смотрели в сад. Адам постукивал пальцами одной руки по ладони другой.

Обычно Гэнси дал бы ему личное пространство, всегда было контрпродуктивно задирать Адама или Ронана в разговоре, прежде чем они были бы готовы. Но в этом случае уже поздно, и у Гэнси не было в распоряжении месяцев, чтобы ждать, когда Адам вернётся к теме разговора. Он напомнил:

— А я думал, это ночь правды.

— Ронан поцеловал меня, — тут же выдал Адам. Очевидно, слова были на подходе. Он старательно смотрел в сад перед домом. Когда Гэнси сразу ничего не сказал, Адам добавил: — Я тоже его поцеловал.

— Господи, — выдохнул Гэнси. — Боже.

— Удивлён?

Главным образом, он был удивлён тем, что Адам ему рассказал. Гэнси потребовалось несколько месяцев тайных свиданий с Блу, прежде чем он сумел заставить себя поведать об этом остальным, и то только из-за чрезвычайных обстоятельств.

— Нет. Да. Не знаю. Сегодня меня одарили где-то тысячей сюрпризов, поэтому я не могу сказать больше. Ты был удивлён?

— Нет. Да. Не знаю.

Теперь, когда у Гэнси было больше секунды на раздумье, он рассматривал все пути, какими что-то подобное могло закончиться. Он представлял Адама даже учёным. Ронана – грозным, верным и хрупким.

— Не добивай его, Адам.

Адам продолжал пялиться в окно. Единственное, что говорило о бешеной работе его мозга, это медленно сплетающиеся пальцы.

— Я не идиот, Гэнси.

— Я серьёзно. — Теперь воображение Гэнси забежало вперёд и представило будущее, где Ронан должен будет существовать без него, без Деклана, без Меттью и с только что разбитым сердцем. — Он не такой стойкий, как кажется.

— Я не идиот, Гэнси.

Гэнси не думал, что Адам — идиот. Но у него было и свои собственные чувства, которые Адам снова и снова ранил, даже когда не хотел вредить. Кое-какие худшие надломы появились, потому что Адам не осознавал, что становился их причиной.

— Я думаю, ты противоположность идиоту, — сказал Гэнси. — Я не имею в виду другое значение. Я только хотел сказать...

Всё, что Ронан когда-либо говорил об Адаме, перестраивалось в голове Гэнси. Каким странным созвездием все они были.

— Я не собираюсь пудрить ему мозги. Почему, думаешь, я рассказываю тебе? Я даже не знаю, как я... — Адам умолк. Это была ночь правды, но они оба отклонились от всего, в чём были уверены.

Они снова посмотрели в окно. Гэнси достал из кармана мятный лист и положил его в рот. Ощущение магии, которое он чувствовал в начале ночи, стало даже более отчётливей. Всё возможно, как хорошее, так и плохое.

— Думаю, — неторопливо сделал вывод Гэнси, — дело в том, чтобы быть честным с самим собой. Это всё, что ты можешь.

Адам выпустил одну руку из другой.

— Думаю, это то, что мне нужно было услышать.

— Я стараюсь.

— Знаю.

В тишине они слушали, как Блу и Ронан разговаривают с Девочкой-Сироткой на кухне. Было что-то утешающее в любимом и знакомом приглушённом шуме их голосов, и Гэнси снова ощутил, как сверхъестественно тянется время. Будто бы он проживал уже этот момент или проживёт ещё в будущем. Момент желания и момент обладания, один и тот же момент. Его поразило осознание, что он жаждал покончить с поисками Глендовера. Он хотел остальную часть своей жизни. До этой ночи он на самом деле не думал, будто верит, что где-то есть что-либо большее для его жизни.

Он сказал:

— Думаю, пришло время найти Глендовера.

— Думаю, ты прав, — согласился Адам.

Глава 37

В зависимости от того, с какого места вы начали знакомство с этой историей, она была о Генри Ченге.

Генри никогда не ладил со словами. Показательный пример: в первый месяц пребывания в Аглионбае, он попытался объяснить это Джона Майло, учителю по Английскому, и ему было сказано, что он слишком строг к себе. «У тебя прекрасный словарный запас», — сказал ему тот. Однако Генри знал наверняка, что у него никогда не было прекрасного словарного запаса. Это не то же самое, как находить нужные слова, чтобы выразить себя. «Ты прекрасно общаешься со сверстниками», — добавил еще Майло. — «Черт, ха, даже с моими сверстниками». Но озвучивание чувств получалось не таким, каким ощущалось. «Большинство людей, у которых английский — второй язык, чувствуют то же самое», — подытожил Майло. — «Моя мама говорила, что никогда не чувствовала себя собой в английской речи».

Но Генри не то чтобы чувствовал себя меньше собой в английском. Он чувствовал себя меньше собой, говоря на нём вслух. Думал он на родном языке.

Поэтому у него не было никакого реального способа, чтобы объяснить, что он ощущал при попытке подружиться с Ричардом Гэнси и членами королевской семьи Гэнси. У него не было слов, чтобы объяснить причины, почему он предложил свою самую сокровенную тайну в подвале Борден Хаус. Не было никакого описания того, как трудно было ждать, чтобы увидеть, принята ли его оливковая ветвь.

Это значило, что ему просто нужно было убить время.

И он занял себя делом.