Король-ворон

Что-то во всем этом слегка выбивало Адама из равновесия. Он не очень понимал, в чем же тут дело. До него порой долетал запах самшита сквозь открытое окно кухни, и он вспоминал о сеансе ясновидения в машине Ронана. Он случайно замечал Сиротку, прятавшуюся с Чейнсо под обеденным столом с коробкой безделушек – и снова вспоминал свой шок, когда узнал, что Ронан сновидел Кэйбсуотер. Он забрел в сновидение Ронана Линча; Ронан подогнал все свое королевство по форме своего воображения.

– Да где же он? – донесся из кухни раздраженный голос Ронана. Мэтью что-то прогудел в ответ.

Мгновение спустя Ронан заглянул в дверь столовой, ухватившись пальцами за дверной косяк:

– Пэрриш? Пэрриш. Ты не мог бы поискать этот чертов рулон алюминиевой фольги? Возможно, он в комнате Мэтью.

Адам не очень хорошо помнил, где находилась комната Мэтью, но был рад поводу пошататься по дому. Пока на кухне продолжали беседовать, он направился по коридору к скрытой лестнице на второй этаж, где некоторое время бродил по таким же коридорам и лестницам. Внизу Ронан что-то сказал, и Мэтью буквально заревел от смеха, да так неблагонравно и нечестиво, что это, наверное, было просто ужасно. К своему удивлению Адам услышал смех Ронана. Настоящий, истинный смех, раскованный и сердечный.

Он очутился в комнате, скорей всего, принадлежавшей Ниаллу и Авроре. Свет из окна выплескивался на уютное мягкое белое покрывало на кровати. «Идем, о человеческое дитя» – гласила табличка в рамке рядом с кроватью. На туалетном столике стояла фотография: Аврора, широко, удивленно и бесхитростно улыбавшаяся и так похожая на Мэтью. Ниалл обнимал ее – улыбающийся, чуткий и красивый, с заложенными за уши темными волосами, отросшими до подбородка. Его лицо было лицом Ронана.

Адам долгое время смотрел на фотографию, не понимая, почему она привлекла его внимание. Он резонно предположил, что это, вероятно, удивление, поскольку раньше считал, что Аврора – всего лишь пустая палитра, тихая и мягкая, такая, какой она была в Кэйбсуотере. Почему-то ему не приходило в голову, что она могла вести счастливый и активный образ жизни, раз уж Ронан так долго верил в то, что она настоящая, а не сновиденная.

А что было настоящим?

Возможно, его внимание привлек Ниалл Линч, более взрослая версия Ронана. Сходство, разумеется, не было идеальным, но достаточно близким, чтобы заметить манерность и привычки Ронана. Этот неистовый, сумасбродный отец; эта сумасбродная, счастливая мать. Внутри у Адама что-то болезненно сжалось.

Он ничего не понимал.

Он нашел комнату Ронана. Он понял, что это его комната, поскольку она была завалена всяким причудливым хламом. Собственно, это была более яркая версия его комнаты в Монмуте. Странные мелкие предметы были рассованы по всем углам и выглядывали из-под кровати. Сновидения юного Ронана или, может быть, подарки отца. Были здесь и самые обыкновенные предметы – скейтборд, потрепанный чемодан на колесиках, припавший пылью замысловатый музыкальный инструмент в открытом чехле, напоминавший волынку. Адам снял с полки сверкающую модель машинки, и та начала играть зловещую, но красивую мелодию.

Адама уже не держали ноги.

Он присел на край мягкого белого покрывала. На колени ему упал луч чистого белого света. Он был опьянен. Все в этом доме так уверенно стояло на своих местах, убежденное в своей сущности. Убежденное в своей желанности и нужности. Адам поставил машинку себе на колени, хотя музыка в ней уже умолкла. Машинка не имела какой-то конкретной марки – скорей, воплощала все модели легковых автомобилей с мощным двигателем в единой оболочке, совершенно не присущей таким автомобилям. Но она напомнила Адаму первую в его жизни вещь, которую он купил сам. Ненавистное воспоминание – такое, которое он порой случайно обходил по самому краю, когда засыпал, и его мысли катились к нему, а затем резко отстранялись, будто обжегшись. Он не помнил, сколько лет ему было тогда. Бабушка прислала ему открытку и десять долларов, еще в те времена, когда была в состоянии присылать открытки. На эту десятку он купил модель машинки, примерно такого же размера. «Понтиак». Он не помнил, где купил ее и почему именно эту модель; он даже не помнил, по какому поводу получил ту открытку. Единственное, что зафиксировалось в памяти – как он лежал на полу в своей комнате, катая машинку по ковру, и услышал, как его отец сказал в соседней комнате…

Мысли Адама подкатились к воспоминанию почти вплотную и отпрянули.

Но он коснулся капота сновиденной машинки и все равно вспомнил тот момент. Мучительное ожидание, что ему вот-вот доведется это вспомнить, было гораздо хуже самого воспоминания, поскольку длилось ровно столько, сколько Адам сопротивлялся ему. Иногда лучше сразу же сдаться.

«Я жалею о той минуте, когда кончил им в тебя», – сказал отец Адама. Он не кричал. Он не был зол. Он просто констатировал факт.