Король зомби

Человек схватил меня за руку, когда поезд вырос перед нами во всю ширь и высь, заслонив небо. Газетный лист приклеился к его правой фаре. Заскрежетали тормоза, завопили с платформы. Кто-то закрыл лицо руками.

Но мы этого не увидели.

* * *

Качало. И от качки нестерпимо тошнило. Я разлепил глаза, но прежде судорожно ощупал грудь и успокоился – бутылка была при мне. А вот берегов не было. И суденышко всхлипывало брошенными в уключинах веслами, меж которыми сидел озадаченный мужик в спасательном жилете.

– Етить, ты откуда взялся? – просипел он.

Я огляделся. Человека в лодке не было.

Припасенная беленькая меня поддержала. Я выпил сперва за упокой, затем – за второе рождение. Протянул мужику напротив, но он решительно отказался и, кажется, прикидывал, не пора ли ударить меня веслом.

– Откуда взялся, спрашиваю? – повторил он.

– Мне бы к берегу, – попросил я жалобно.

Мужик со вздохом взялся за весла.

Далеко на горизонте проступала черная полоса – вероятнее, остров. Человек оказался прав: то была его ошибка, и он ее исправил. Выпрыгни мы оба из-под колес, что бы с ним стало? Он ведь был не человек, он был бог на паперти. Одинокий, ненужный, не вписывающийся в баланс. И все же мне впервые кого-то до такой степени не хватало.

Полоса расширялась, обретала рельеф. Человек-человек, какая же нужна душа, чтобы не выдержать одного греха? Наверное, слабая. А у меня какая, раз я за ним прыгнул без раздумий?

Человек-человек, не надо было тебе меня хватать. Спасался бы сам.

– Эй! – вдруг разнеслось над водой. – Эй, гребите сюда!

Я встрепенулся, стряхнул оцепенение, как собака – воду с шерсти, увидел неясный силуэт с поднятыми руками. Он махал мне так радостно, словно всю жизнь провел на этом острове, Робинзон чертов Крузо.

– Вот как нас раскидало! – продолжал кричать человек на берегу.

Человек. Живехонький. Человек!..

– А я думал, опоздал! – Он улыбался. – Успел! Я успел!

– Пить брошу, – пробурчал мужик передо мной.

Лодка ткнулась носом в валуны – опасно, могла и расколоться. Человек стоял, гордо воткнув руки в бока, и оглядывал воду, лодку и меня.

– Осталась еще? – он указал на водку.

Я протянул ему бутылку. Человек повертел ее в руке, потряс, посмотрел укоризненно. И вот лицо его прояснилось:

– Не получается! – воскликнул он восторженно. – Больше не получается!

Он развел руки, запрокинул голову к грязным ватным обрывкам, посаженным на клей к небу. И мне так приятно было на него смотреть, что даже слезы набежали. Я сунул руки в карманы и нащупал оставленную мне на память зажигалку. Сжал ее, словно то было сердце человека. Нет, человеку не нужно было этого дара. А я чуть его не испортил, ни дна мне, ни покрышки.

– Мы хрен знает где, – объяснял человек небу. – И мне так хорошо-о-о!

…Бессовестно было оставлять Мишу сейчас, но больше ему ничего не грозило. Рыбак его вывезет, куда надо.

И я исчез.

Дмитрий Золов, Марина Крамская Свое дело

Каждый должен заниматься своим делом, поэтому в нашем городишке все либо сапожники, либо мыловары. «Что я забыл в этой дыре?» – рано или поздно подумаешь ты. И я так думал, но потом понял, что свое дело можно везде отыскать.

Лет до тринадцати жил я обыкновенно, помогал отцу жир мешать. Только и была у меня забота, как бы украдкой слопать пару ложек этого жира, потому что пищи мне всегда требовалось больше, чем другим. Отец говорил, это оттого, что я родился уже с зубами.

Однажды к нам приблудился учитель, тощий, но в очках и с книгами. Он готов был обучать грамоте за стол и крышу над головой.

Тогда бурмистр сказал, что надо открывать школу. Мол, наука – дело выгодное, а расходы тут небольшие, если всем скинуться. Бурмистра народ уважал, поэтому детей в школу много записали, и мой отец не остался в стороне.

Способными к науке оказались лишь я да бурмистров сынок. Остальные выучили кое-какие буквы, а дальше – ни в какую. Зато гонору у молодежи прибавилось. Иной сопляк только и умеет свое имя подписывать, а уже заявляет, что в золе возиться не станет, потому как это не для грамотных.

Родители такое терпеть не захотели и от школы отказались наотрез. Бурмистр же как раз в то время своего сынка в большой город учиться снарядил. В одиночку содержать школу отец не пожелал, и пришлось учителю отправляться, куда глаза глядят.

Так закончилась моя наука, и с тех пор жизнь стала не в радость. Душе опротивела простая работа, и все теперь сыпалось из рук. Жир толком не промешивался, поташ не выжигался, и за это отец мне уши драл.

Бил меня отец, бил и понял, что путного мыловара тут не выйдет, отправил учиться к сапожнику. Но из этого толка получилось еще меньше. А бурмистров сынок, говорили, в учебе преуспел. Почему ж ему все дороги открыты, а я тут маяться должен?

От таких мыслей находила на меня злоба, и я специально начинал все поручения исполнять шиворот-навыворот, так, чтобы больше не приставали. Отец же в ответ вот что придумал.