Королек – птичка певчая

– Оставь, Феридэ, – робко сказал Кямран. – Пусть говорит «мама». Что здесь плохого? Может, мальчуган испытывает в этом потребность.

Феридэ ничего не ответила, наклонилась и долго гладила волосы Недждета.

V

Как-то утром Кямрана разбудил легкий стук в окно. Он сразу догадался… Так поднимать с постели могла только Феридэ.

Чалыкушу снова приглашала его к большому ореховому дереву на ранний завтрак. На столике уже стояло молоко, которое, как она обещала, ароматно пахло грушами; рядом – маленькие провинциальные чуреки и блюдечко с чем-то розовым, похожим на варенье.

Феридэ помазала чурек этим вареньем и протянула Кямрану:

– Любуйся искусством моих рук. Не знаю названия чуреков, но варенье зовется гюльбешекер.

Феридэ опять взяла низенькую кухонную скамейку и села у ног Кямрана.

– А теперь скажи, Кямран, нравится тебе гюльбешекер?

– Нравится, – улыбнулся молодой человек.

– Ты любишь гюльбешекер?

– Люблю.

– Нет, не так, Кямран… Скажи: «Я люблю гюльбешекер».

– Я люблю гюльбешекер, – повторил Кямран и засмеялся, не понимая смысла этой странной прихоти.

Щеки Феридэ горели румянцем, глаза искрились, ресницы смущенно подрагивали. Она наклонилась к Кямрану и взволнованно спросила:

– Ну, еще раз, Кямран: «Я люблю гюльбешекер!»

Молодой человек восторженно смотрел на ее вздрагивающие губы; они даже чуть кривились, как у ребенка, который готов заплакать, если ему не дадут то, чего он просит.

– Я очень люблю гюльбешекер. Очень люблю… Так, как ты хочешь…

Феридэ радостно хлопала в ладоши. Губы ее смеялись, а из глаз текли слезы. Она подтрунивала над собой, словно стыдила кого-то чужого, расстроившегося из-за пустяка:

– Как глупо, как глупо так радоваться оттого, что похвалили твое искусство!

Феридэ вытирала слезы, но они все текли и текли. Вдруг она приглушенно вскрикнула, закрыла лицо и плача побежала в дом.

* * *

Через несколько дней под вечер Кямран и Азизбей возвращались с рынка. У ребятишек вошло в обычай, заметив их издали, выстраиваться у ворот в ожидании подарков – фруктов, конфет, шоколада.

Кямран одарял попрошаек, и вдруг кто-то бросил ему под ноги горсть мелких камней. Наделив последнего малыша, он оглянулся. Это была Чалыкушу. Она стояла чуть поодаль под большим каштаном и делала рукой какие-то знаки.

– Вам, должно быть, понятен смысл, Кямран-бей? Ведь существую еще и я…

Как всегда, собираясь пошутить или наказать кузена, Феридэ обращалась к нему на «вы».

– Выходит, вы раньше времени дали мне отставку, – с улыбкой продолжала она. – А где же моя доля? Думаете, ваши старые проделки забыты, эфендим? Или – плата за молчание, или – сегодня вечером за столом я оглашу историю, которая произошла у чинары.

Феридэ смеялась, показывая Кямрану кончик розового языка, как она делала десять лет тому назад у этих же ворот. Кямран достал из кармана пальто коробку.

– Разве я еще не рассчитался, Феридэ? – спросил он. – Вот так совпадение! Как раз сегодня я купил шоколадные конфеты с ромом. Хотел сам съесть тайком… Но если мне угрожают разоблачением, что поделаешь…

Лицо Феридэ озарилось детской радостью.

– Ах как чудесно, как чудесно! – воскликнула она.

– Но с одним условием, Чалыкушу: я сам положу их тебе в рот.

– То есть как это?

– Очень просто. Как я хотел это сделать десять лет тому назад.

Кямран поднес конфету к губам Феридэ. Она на мгновение заколебалась, затем подалась вперед и взяла ее губами.

Съесть подобным же образом вторую конфету Чалыкушу отказалась, несмотря на настойчивые просьбы Кямрана.

– Дай сюда, – сказала она. – После ужина мы съедим ее вместе с Недждетом.

– Феридэ, давай пройдемся до той изгороди. Посмотрим на море. Оно такое прекрасное! Будем разговаривать и любоваться им.

– Хорошо. Только надо отнести домой коробку. Одну минуту.

Впервые Кямран осмелился дотронуться до Феридэ, он схватил ее за руку:

– Нет, Феридэ, я не верю. Скажешь: «Подожди минуту…» – и не придешь. А если придешь, то кто знает, когда и как… Знаешь, я потерял уже к тебе доверие.

Феридэ ничего не ответила, лишь потупилась и медленно поплелась рядом с Кямраном.

В этот вечер Кямран был грустен, рассеян. Он уже не мог сдерживаться и все время жаловался, отрывисто, бессвязно.

На море уже опускались вечерние сумерки, вдали показалась стая птиц.

– Посмотри, Феридэ, – сказал Кямран, – скоро и ты улетишь, как они… Да?

Феридэ молчала.

– Скажи, неужели ты без сожаления расстанешься с тетушками, двоюродными братьями, сестрами, со своими друзьями, с этими местами, где проходило твое детство?

И опять она ничего не сказала.

– Неужели, если ты счастлива в своем доме и несешь счастье другим, тебе не будет больно за наше гнездо, которое осиротеет без тебя?

Феридэ не отвечала, даже не слушала. Она писала что-то огрызком карандаша на коробке, что-то зачеркивала…

– Не хочешь отвечать? – спросил Кямран.

В голосе его звучала обида. Чалыкушу задумчиво посмотрела на кузена.