Леонид был младшим из пяти оставшихся в живых детей в семье кустаря-переплетчика уездного средневолжского городка Купечка Пензенской губернии. В 1922 году отец умер от голода и тифа, старшие дети ушли на заработки, а шестилетний Леонид с девятилетней сестренкой остался при матери, которая держала «нахлебников», – готовила им, обстирывала. Учиться он начал уже в Ростове, куда выписал их всех старший брат, окончивший энергетический институт. Как часто случается, Леонид во всем старался подражать брату и тоже хотел стать энергетиком. После школы не без труда поступил он в Новочеркасский индустриальный институт, имея уже пятый разряд электромонтера. Жить было трудно. Подрабатывал на городской электростанции. Потом началось строительство новой подстанции. Неподалеку был завод, который из паровозного в 1937 году перепрофилировали в артиллерийский. Леонида туда переманили. Так он на всю жизнь стал «оборонщиком». И до войны, и после работал он энергетиком в разных городах, на разных артиллерийских заводах. Это и свело его с Устиновым. В сентябре 1948 года главный энергетик завода в Воткинске Смирнов стал слушателем Академии оборонной промышленности в Кунцеве – здесь и стали оттачиваться его административные таланты. Но уже в ноябре 1949 года Устинов вызвал его к себе и сказал:
– Хватит учиться! Все! Выучился! Работать надо. Мы решили назначить тебя директором НИИ в Москве.
– Я не справлюсь, – честно ответил Смирнов.
– Если есть самолюбие – выплывешь, а если нет – утонешь. Ну и черт с тобой!
Устинов говорил все это жестко, без улыбок, и Смирнов понял, что дело нешуточное, – весь курс будущей жизни определяется в такие минуты.
Институт занимался вопросами стабилизации стрельбы на кораблях и танках. Скрещивали зенитную пушку с радаром, который должен был ею управлять. Специалисты в стране были, но сидели в маленьких слабых лабораториях, а когда Устинов соединил их под одной крышей, началась грызня, интриги, которые гордо именовались «противоборством школ». Требовался директор нейтральный, с тематикой не связанный, как бы парящий над схваткой. Новый, 1950 год Смирнов встречал уже в должности начальника НИИ №176.
Заместителем Устинова по ракетным делам был Иван Герасимович Зубович – инженер старой школы, умница и людовед. Он же курировал работы по радиолокации и начал к Смирнову приглядываться. Ведь это очень интересно: человек совершенно не в курсе дела, а руководит целым институтом, и у него все получается. Зубович каким-то шестым чувством определил, что наступает пора руководителей нового типа, которым принадлежит будущее. Пора не руководителей чего-либо конкретного, а руководителей вообще. Сегодня такой руководитель мог заведовать энергетикой завода, завтра – руководить радиолокационной наукой. Сегодня – химией, завтра – культурой. Секретари обкомов становились послами, а помощники секретарей – редакторами газет. Некомпетентность переставали скрывать, камуфлировать дутыми диссертациями, не знать дела, за которое берешься, становилось не стыдно. Отсутствие знаний и опыта перечеркивалось спорным тезисом о том, что талантливый человек – он везде талантлив. Это явление пошло в рост еще при Ленине, сохранилось при Сталине, прекрасно расцвело при Хрущеве, обильно плодоносило при Брежневе и вряд ли зачахнет до конца века...
Осенью 1951 года Леонид Васильевич Смирнов был назначен начальником ракетного главка Министерства оборонной промышленности. Он принимал активнейшее участие в становлении днепропетровского завода, и в 1953-м Устинов назначает его директором этого завода. На стройке карьеры Смирнова наступил девятилетний перерыв. Но Устинов о нем не забыл. Гибель вместе с маршалом Неделиным и другими ракетчиками заместителя Устинова Льва Архиповича Гришина, новое назначение Константина Николаевича Руднева, смерть Михаила Васильевича Хруничева в 1961 году, целая серия перемещений высших руководителей промышленности, в том числе и самого Дмитрия Федоровича Устинова, проведенная Хрущевым в это же время, открывают перед Смирновым путь наверх и очень скоро делают его заместителем Председателя Совета Министров СССР и председателем Военно-промышленной комиссии. Время полета Титова – это как раз и время стремительного полета Леонида Васильевича. Оба полета – каждый по-своему – были рискованны. Поэтому, когда решался вопрос о сроках второго космического путешествия, председатель ВПК был особенно осторожен. Больше слушал, с выводами не торопился, оценок не давал.