Королева

Спустя десятилетие с небольшим участие в замысловатых церемониях ордена Подвязки начнет принимать и первый для королевы премьер-социалист Гарольд Вильсон, с воодушевлением отнесшийся к пышным ритуалам. А пока он проводил широкомасштабные социальные реформы и увеличивал бюджетные расходы на жилищное строительство, пенсии, здравоохранение и социальные пособия. Обеспечив себе хотя бы незначительный перевес в парламенте, правительство в лице правящей партии обретает практически неограниченную власть, не требующую компромиссов с оппозицией. Консерваторы за послевоенный период почти не работали над сокращением программ “государства благоденствия”, запущенных при Эттли, и Вильсон значительно расширил их охват.

С 1965 года лейбористы успели отменить смертную казнь, правительственную цензуру, запрет на аборты и уголовное преследование гомосексуализма, снизить избирательный возраст до восемнадцати лет и реформировать законы о разводах. При Вильсоне почти вдвое выросло число университетов и значительно расширились возможности получения бесплатного высшего образования (эта практика закончится через тридцать три года с введением платы за обучение, продиктованным соображениями государственной экономии). В то же время снизилось качество среднего образования за счет упразднения финансируемых государством элитных “грамматических школ”, где в свое время учился не только сам Вильсон, но и другие выдающиеся британские государственные деятели, например Маргарет Тэтчер и Эдвард Хит. На смену учебным заведениям с высокими требованиями пришли эгалитарные общеобразовательные школы со сниженными образовательными стандартами. Финансирование расширяющихся государственных программ происходило за счет увеличения налогов и введения многочисленных займов.

Свои планы премьер-министр излагал королеве на вечерних аудиенциях в Букингемском дворце по вторникам. “У нее был очень правильный подход, – считал Вильсон, согласно воспоминаниям Марсии Фолкендер. – Она не давила, мол, “вот мой совет и вы обязаны его принять”, понимая, что ее задача не советовать, а давать вопросы для обсуждения” (26). Пресс-секретарь Вильсона, Джо Хейнс, подметил, что подобный сократический метод вынуждает премьер-министра “аргументировать свои предложения и очень дисциплинирует, поскольку нужно четко выстроить в голове все тезисы” (27). Тем не менее по большому счету королева не особенно препятствовала маршу социалистического прогресса, хотя Гарольд Макмиллан, в частности, считал, что она оказывала “ограничительное воздействие” (28).

Как и Макмиллан, Вильсон развлекал ее величество политическими сплетнями, например, среди прочего, о французском президенте Валери Жискаре д’Эстене, который, по слухам, любил приударять за женщинами на парижских улицах. “Ее величество воспринимает все, ее ничто не шокирует, – утверждала Марсия Фолкендер. – Она очень хорошо разбирается в людях и видит их насквозь. <…> Со знанием дела описывает положение на политической арене” (29). Кроме того, Вильсон знал, что ее величеству можно довериться, и делился с ней своими тревогами (30) насчет министров, ставящих палки в колеса.

Если отношения с Вильсоном у Елизаветы II складывались тепло с самого начала, то большинство его классово сознательных коллег относились к монархии и королеве с меньшей приязнью. Тем не менее со временем ей удавалось завоевать симпатии даже самых непримиримых, в том числе Барбары Касл, огненноволосой активистки, получившей прозвище лейбористской Черной королевы, и Ричарда Кроссмана, которого историк Э. Н. Уилсон назвал “необузданным бисексуалом-переростком” (31). Когда кабинет Гарольда Вильсона впервые собрался перед Елизаветой II, чтобы принести присягу в качестве членов Тайного совета, им пришлось скрепя сердце соблюсти “ужасно отсталую” (32), по выражению ярого социалиста Веджвуда Бенна, традицию коленопреклонения, клятвы на Библии, касания королевской руки и отхода не разворачиваясь. Сам Бенн постарался отделаться “самым незаметным поклоном на свете” (33).

Кроссман, как и многие другие, ценил способность королевы расположить к непринужденному общению, отмечал ее “приятный смех” и утверждал, что “на самом деле она довольно импульсивна” (34). Королева во время аудиенций с Кроссманом позволяла себе откровенные замечания по широкому кругу вопросов, а он, в свою очередь, гордился умением подметить нюансы ее характера. При упоминании дамы Эвелин Шарп, грозной чиновницы, ответственной за городскую реконструкцию, королева обронила: “Ах, эта! Знаете, она мне не нравится” (35). Про церемонию принесения присяги Тайным советом она сказала: “Филипп всегда считал ее пустой тратой времени”. Однако Елизавета II не знала, что ее собеседник старательно фиксирует все откровения в своих пухлых дневниках. Когда после смерти Кроссмана в 1974 году хранители его литературного наследия собрались опубликовать эти записки, Мартин Чартерис убедил их исключить оттуда “самые неоднозначные фрагменты”, в том числе с высказываниями королевы.

Барбару Касл, отличавшуюся резким юмором и взрывным характером, Елизавета II покорила своим остроумием и “природным обаянием” (36), и отношения между ними установились вполне дружеские. После торжественного банкета в 1965 году Касл слушала, как Елизавета II с принцессой Маргарет обсуждают принца Чарльза, беспокоящегося по поводу приемных экзаменов в университет. “Мы с тобой ни за что бы не поступили” (37), – сказала вдруг королева сестре, и лейбористка поспешила убедить монарха, что “там все не так страшно, как кажется”. Касл поражало, насколько искусно Елизавета II может лавировать в разговоре с политиками противоположных взглядов, храня в памяти массу биографических подробностей, “благодаря чему беседа держится в безопасном, политически нейтральном русле” (38).

Бенн, однако, по-прежнему принимал в штыки Елизавету II и все, что она олицетворяла, – не смягчившись даже после женитьбы на богатой американке с большим особняком в фешенебельном квартале Холланд-парк. Пользуясь своим положением министра связи в правительстве Вильсона, он даже развернул абсурдную кампанию по удалению портрета королевы с почтовых марок. Она терпеливо выслушала его предложение (39) и рассмотрела альтернативные эскизы. Бенн вышел с сорокаминутной аудиенции уверенный, что королева согласна на его проект. “Она оставила его в дураках, – писал историк Кеннет Роуз. – Хотя он думал, что сам обвел ее вокруг пальца” (40). Елизавета II высказала Вильсону свое недовольство в частном порядке, и премьер-министр прикрыл кампанию. Когда Бенн некоторое время спустя прибыл во дворец присягать уже как министр технологии, королева, не удержавшись, сыронизировала: “Наверное, будете скучать по своим маркам” (41). Незадачливый министр поблагодарил ее за “доброту, поддержку и помощь в работе”, а затем, послушно поклонившись, как и положено, покинул зал, пятясь задом.

К числу противников королевы принадлежал и Майкл Стюарт, министр иностранных дел в лейбористском правительстве. Во время ужина с ночевкой в Виндзорском замке в 1968 году он высказал Лидии Катценбах, жене американского генерального прокурора, что королева “глупа и разбирается только в конских крупах” (42). Позже, когда Катценбах передала эти слова Дэвиду Брюсу, тот удивился, “поскольку премьер-министр, наоборот, восхищается осведомленностью королевы в международных вопросах. Вполне возможно, что при наличии выбора (которого она лишена) она и предпочла бы лошадей государственным делам, однако никто не вправе обвинять ее в пренебрежении своими бесконечными и, как мне кажется, зачастую скучными официальными обязанностями”.