Каменский Анатолий Павлович
Королева
Анатолий Каменский
Королева
Мещански покойной любовью
Мы можем друг друга пленять,
Но нам никогда не понять
Любви, истекающей кровью.
Вчерашний вечер я, по обыкновению, провел у Логиновых. Сидели за чайным столом. Все были в сборе, -- недоставало одного Лепорского. Когда раздался звонок и все обратили взоры к передней, Клавдия, сидевшая рядом со мной, быстро шепнула мне на ухо:
-- Идите и дожидайтесь меня в будуаре.
Я совсем не нарочно поперхнулся чаем, закашлялся и вышел из-за стола. Потом я слышал его твердые шаги, звучный, оживленный голос, слышал, как все задвигали стульями, радуясь его приходу.
В будуаре был зажжен голубой японский фонарик, бросавший бледный свет на голубую мебель, обои и маленький туалет, красиво задрапированный голубым кисейным покрывалом. Я сидел и думал о ней, созерцая давно знакомые и милые предметы, зачарованные ее невидимо мелькающей тенью. Мне казалось, я слышал шелест ее платья, а вместе с тонким запахом ее любимых духов упивался ароматом ее дыхания. Большие шелковые цветы иван-да-марьи, пришпиленные над туалетным зеркалом, глядели на меня с усмешкой, и я сидел как прикованный, не смея пошевельнуться, и ждал появления своей "королевы". Да, да, все они правы, называя меня ее пажом. Впрочем, скорее, я не паж, а раб ее. И я сгораю в медленном огне этого сладкого, мучительного, постепенно отравляющего меня рабства.
Кажется, я долго дожидался. До меня доносились голоса из столовой, среди которых я с волнением различал и ее голос.
Раздался тихий стук в окно. Я вздрогнул, отворил форточку и узнал Трофимова.
-- Послушай, это возмутительно, -- чуть не закричал он, но я замахал на него руками, и он продолжал, понизив голос: -- Я опять был у тебя, но твоя Мавра послала меня сюда и заявила, что тебя отсюда теперь калачом не выманишь! Мне наконец необходимо объясниться с тобой. На службу ты не ходишь, а у Логиновых я с тобой не желаю встречаться, ибо мне у них противно смотреть на твою рожу. Главное, ты -- дурак, и тебе надо бежать отсюда без оглядки. Ты не паж королевы, как тебя называют, а шут гороховый! Понял? Я не спорю, может быть, все это и весело, но посуди сам: с психологической точки зрения...
И он начал было, по своей старой семинарской привычке, длинную проповедь на тему о человеческом благоразумии и о том, что я погибаю. Я попросил его не беспокоиться о моей судьбе и взялся за ручку форточки. Трофимов разозлился, обругал меня скотиной и ушел.
Потом явилась она и остановилась против меня, горделиво откинув назад свою царственную головку. Золотистая шапка ее кудрявых подстриженных волос ослепляла мой взор, напоминая мне корону. Ее лицо было бледно, тонкие коралловые губки твердо сжаты, а большие серые глаза блестели каким-то суровым, неумолимым блеском.
-- Ну, Иван Иванович, -- холодно сказала Клавдия, -- теперь мы можем перейти к гостям.
-- Как? -- возразил я. -- Вы хотели...
Она пожала плечами.
-- Я хотела только одного, чтобы вы ушли из столовой.
Я похолодел.
-- И... и больше ничего? -- спросил я убитым голосом.
-- Больше ничего... Впрочем, ответьте мне на один вопрос: зачем это вы взяли отпуск на два месяца? Куда вы едете?
-- Никуда, -- почти машинально выговорил я.
-- Уж не больны ли вы? -- иронически продолжала допытываться Клавдия и несколько мгновений посмотрела на меня пристально.
-- Да, я болен... я не могу работать.
-- Почему? -- спросила она уже ласково и даже дотронулась до моей руки.
Что я мог ей ответить? Я ничего не ответил, а она придвинулась ко мне и сказала по-прежнему строго:
-- Завтра же вы вернетесь из отпуска на службу. Я этого требую.
Я молча поклонился и последовал за ней в гостиную.
Слово королевы -- закон! Сегодня я уже вернулся на службу, чем привел в немалое изумление даже тех моих сослуживцев, которым совершенно безразлично, существую я на свете или нет. Обыкновенно меня не замечают и проходят мимо меня, как мимо стула, на котором никто не сидит. Редко-редко забежит из другого отделения Трофимов, да и тот в обществе как-то сторонится меня и предпочитает навещать меня на дому потихоньку. Сегодня меня не только заметили, но даже, по-видимому, интересовались мною, и даже Лепорский мимоходом, как бы вскользь, обронил мне вопрос:
-- А вы уже выздоровели, Иван Иванович?