Мэри совсем растерялась, почувствовала себя почти бесплотной – настолько неуместным был этот разговор об экономической теории.
– Вам не нужны наши армии, вы перестали покупать у нас оружие, закупать наши полезные ископаемые и древесину… Теперь вы душите наш туризм. Что же нам делать? Мы не хотим, чтобы наши дети голодали как насекомые. Вот о чем должен беспокоиться полковник сэр. У него нет времени на вас и на меня. – Он энергично потряс руками, словно сбрасывая с них воду. Затем опять опустился на сиденье, скрестил руки на груди и задрал подбородок. – Он в осаде. Его окружают люди, которые когда-то были друзьями, а теперь враги. Равновесие, знаете ли. Равновесие. И при этом суды и судьи вашей страны, судебная власть, утверждают, что он преступник. Это противоречит тому, что не так давно президент, исполнительная власть, относился к нему как к любимому партнеру. Это раздувает пламя, мадемуазель. Мне опасно даже обсуждать это сейчас с вами. Но я все-таки дам вам совет. Исключительно ради вас.
Мгновение Мэри смотрела на него в упор. Искренне или нет, он пытался что-то ей объяснить. Если полковник сэр теряет власть, у нее может оказаться больше проблем, чем она себе представляла.
– Спасибо, – сказала она.
Сулавье пожал плечами.
– Поедете со мной подальше от Порт-о-Пренса и от этих чертовых… машин внутренних войск?
– Хорошо, – сказала она. – Мне нужно на несколько минут вернуться в бунгало, чтобы успокоиться.
Он великодушно пожал плечами.
– После этого мы отправимся в Леоан.
46
Она прицепилась к нему как пиявка. Чуть раньше она высказалась в том смысле, что в этой дуальности его состояние делает ее стабильной – что-то в этом роде; ее слова звучали в памяти Ричарда глухим шепотом. Она обращалась к нему, и он ощущал слабое понуждение слушать ее, не позволявшее ему полностью погрузиться в свои мысли.
– Расскажи мне о себе, – предложила она. – Уже два года мы время от времени любовники, но я ничего о тебе не знаю.
В моей квартире. Только я. Она. Она о чем-то спросила.
– Что ты хочешь знать? – спросил он.
– Расскажи, как ты был женат.
Он сидел на диване, затекшие мышцы ныли. Он сидел так с завтрака, сорок пять минут без движения.
– Давай включим ЛитВиз, – сказал он.
– Пожалуйста, расскажи. Я хочу помочь.
– Надин, – сказал он безучастно, – все в порядке. Почему бы просто не оставить меня в покое?
Она надула губы и покачала головой, изображая обиду, но отказываясь отступиться.
– У тебя неприятности. Тебя все это расстроило, и я знаю, каково это. Нехорошо быть одному, когда у тебя неприятности.
Любой ценой избежать этого.
Он потянулся к ней и попытался погладить ее грудь, но она ловко увернулась и пересела в сломанное кресло напротив дивана, вне досягаемости.
– Хорошо же поговорить с кем-нибудь. Я знаю, ты не плохой человек. Просто очень расстроен. Когда я расстроена, друзья иногда помогают мне проговорить…
– Я безработный, я не проходил коррекцию, меня не печатают, я старею, и у меня есть ты, – сказал он. – Ну и?..
Она оставила без внимания его желчность.
– Ты когда-то был женат. Мне рассказала мадам де Рош.
Он внимательно наблюдал за ней. Если сейчас прыгнуть вперед, он сможет ее схватить. И что дальше? Он чувствовал – он то угасает, то крепнет, словно плохой сигнал. Фрагменты поэзии Голдсмита декламировали себя голосом Голдсмита. Голосом гораздо более притягательным, чем его собственный.
Я простой человек. Простые люди теперь исчезают.
– Как ее звали? Вы развелись?
– Да, – сказал он. – Развелись.
– Расскажи.
Он прищурился. Голос Голдсмита затихал. Меньше всего ему хотелось сейчас думать о Джине и Дионе. Он справился с этим несчастьем несколько лет назад.
– Поговори со мной. Именно это тебе сейчас нужно, Ричард. – Торжествующая нотка. Ей это нравилось. Ее щеки под бровями, вскинутыми с мучительной искренностью, разрумянились.
– Надин, прошу тебя. Это очень неприятная тема.
Она вздернула подбородок, и ее глаза засияли.
– Я хочу знать. Хочу послушать.
Ричард уставился в потолок и с трудом сглотнул. Стихи затихали – хорошо. Может, в ней было что-то. Исцеление разговором.
– Ты пытаешься меня корректировать, – со смешком сказал он, качая головой. Со смешком вернулись стихи; он отверг эту уловку, и Надин вновь стала зудящим ничтожеством, он мог бы схватить ее, если бы захотел. Заявить о себе, как сделал Голдсмит. Вырваться на свободу.
Надин поморщилась.
– Ричард, мы просто разговариваем. У всех у нас свои проблемы, но можно же просто поговорить. Это не беспардонность.