Королева ангелов

– Его усадьба – скромный дом недалеко от Порт-о-Пренса, – тихо сказал толстяк. – Но эта скромность обманчива. Живет он в огромном особняке, где встречается со всеми иностранными сановниками, и не забудет убедиться, что вы знаете, где его кровать. Все его женщины blanc, кроме одной, его жены, она принцесса с Ле-Кап. Кап-Аитьен. Я по-прежнему люблю ее, как мать, хотя она любит его. У нее сильный дух, и она делится им с полковником сэром, и дух подсказывает ему, как сделать, чтобы эспаньольцы любили его, всех их. Поэтому они все еще любят его.

Мэри пожала плечами и отвернулась от толстяка и крупной женщины, посмотрела на Эрнеста.

– Он рассказывает то, что я и так знаю, – мягко сказала она, – разве что добавляет своих политических красок.

Толстяк дернулся, словно от пощечины.

– Да что вы говорите?

– Вы не рассказали нам ничего такого, что мы не могли бы узнать в библиотеке, – сказал Эрнест.

– У вас, должно быть, замечательные библиотеки. Значит, мы вам не нужны, – сказал толстяк. – Полковник сэр уже не тот, каким был. Об этом есть в вашей библиотеке? Он выправил экономику, создал фабрики и рабочие места, превратил нашу молодежь в солдат и дал нашим старикам дома. Он сделал суды справедливыми, и «дяди»…

– Полиция, – сказала крупная женщина.

– И полиция стала защитницей островов. Он построил курорты и очистил пляжи, и перестроил дворцы, и создал музеи, и даже наполнял их искусством. Кого волновало, откуда поступали деньги? Они поступали, и он кормил народ. Но сейчас он уже не тот. Сейчас он не получает вознаграждений. Но теперь они боготворят его. Ваш президент умертвил себя. Может быть, даже серебряной пулей, как Анри Кристоф!

– Не увлекайся, – вразумила его толстая женщина.

– В общем, он желчный, – заключил толстяк, небрежно махнув рукой в кольцах.

– Знаете ли вы что-нибудь о Эмануэле Голдсмите?

– Поэт, – сказал толстяк. – Словотворец полковника сэра. Полковник сэр использует поэта. Говорит ему, что любит его. Ха. – Толстяк высоко воздел свои большие руки, задрал к потолку двойной подбородок. – Однажды он сказал мне: «У меня есть поэт. Мне не нужна история».

– Он даст убежище этому человеку, если тот эмигрирует? – спросила Мэри.

– Может, да, может, нет, – сказал толстяк. – Он водит поэта на леске, как рыбу. Но, возможно, он верит в то, что говорит. Если с поэтом что-то случится, прежде чем он завершит свою большую работу для полковника сэра, дух полковника сэра угаснет, как задутая свеча. Так что, может, нет, поэт его мало заботит; может, да, он беспокоится о своем будущем в истории.

Мэри озадаченно нахмурилась.

– Поэмы о Ярдли нет, – сказала она толстяку.

– Но будет. Полковник сэр надеется, что будет – пока поэт жив.

– Ярдли станет защищать поэта, даже если от него потребуют вернуть того в Соединенные Штаты? – спросила Мэри.

– Кто может требовать что-то от полковника сэра? – Толстяк некоторое время размышлял об этом, положив подбородок на руку; когда он постукивал пальцами по щеке, кольца глухо позвякивали друг о друга. – О боже! Когда-то – возможно; когда были комиссии. Но сейчас никаких комиссий нет. Он может сделать чего-то во имя прежней дружбы, но не это.

– Что сделал для Ярдли ты?

Толстяк наклонился вперед настолько, насколько позволяло его пузо.

– Зачем вам это знать?

– Просто любопытно, – сказала Мэри.

– Я был посредником. Продавал «адские венцы». Полковник сэр отправлял меня в разные страны.

Мэри на мгновение воззрилась на него – и опустила глаза.

– Селекционерам?

– Кому угодно, – сказал толстяк. – Селекционеры ограничивают свою деятельность в этой стране. Сейчас. Они были не самым значительным рынком. Китай, Объединенная Корея, Саудовская Аравия. Прочие. Но вас интересует не это. Давайте поговорим о поэте.

– Мне нужно узнать очень много всякого, – сказала Мэри.

– Вы защитник общественных интересов в Лос-Анджелесе. Зачем вам знать обо всем этом? Вы не федерал.

– Я хотела бы задать свои вопросы, – сказала Мэри. – Ярдли в здравом уме?

Толстяк с сомнением выпятил губы и переговорил с коллегой на гаитянском креольском.

– Вы отправляетесь в Эспаньолу, чтобы проследить за его коррекцией? Дело в этом?

Мэри покачала головой.

– Когда-то он был самым разумным человеком на Земле, – сказал толстяк. – Теперь он преследует нас, поносит, называет мясниками. Когда-то мы были ему полезны. Он отбросил нас, и потому мы здесь, укрываемся как голуби в голубятне. – Он великодушно пожал огромными плечами, и те заколыхались. – Возможно, он в здравом уме. Но его здравомыслие совсем не то, что раньше.

Крупная женщина вдруг встала и сердито, строго посмотрела на Мэри.

– Теперь уходите. Если из-за вас эти люди пострадают, мы отомстим, а если не сможем добраться до вас, то причиним вред вот ему. – Она указала на Эрнеста, который весело улыбался, глядя на это представление.

Лицо Мэри осталось безучастным.

– Вы меня не интересуете, – сказала она. – Во всяком случае сейчас.

– Уходите сейчас же, – сказала крупная женщина.