Королева Англии кусала меня в нос

Про дерево-Дракона Атара рассказала, когда Офер столкнул Ли с качелей из тракторной шины лицом в песок. Эти качели, привязанные грубой веревкой к самому большому из Трех Кедров, были невероятными по быстроте и силе, особенно когда раскачивала Атара, и все хотели как можно дольше покататься, и никто не хотел уступать… Ли сидела на коленях у Атары, продолжая тихо всхлипывать, чтобы Атара жалела ее подольше, а Офер – на соседней скамейке, пинал ногой сосновую шишку и делал вид, что не слушал, но напряженные плечи и часто моргающие опущенные ресницы говорили об обратном. Атара показала на большую сосну в глубине парка, на каменно-холмистом возвышении, и сказала: «Видите эту сосну? Вы не замечали, что я часто обхожу ее, когда мы гуляем? Не задумывались почему? Слушайте: очень давно в этом парке жил Дракон, и он был очень злой и хотел всегда побеждать. А еще он читал мысли, и каждый раз, когда кто-то приходил в его парк, он затевал спор и нарочно вел себя так грубо, что даже если собеседник сохранял спокойный тон, он думал: „Какой же невыносимый этот дракон!“ – а дракон читал эту мысль и взглядом превращал собеседника в дерево – поэтому в парке так много деревьев. Но в один прекрасный день мимо проходил маленький мальчик, который был очень смелым и находчивым. Он подошел прямо к Дракону и сказал: „Я много о тебе слышал!“ „Что же ты слышал?“ – спросил Дракон, приготовившись прочитать его мысль, а мальчик всегда говорил раньше, чем думал, и в тот раз он тоже сразу ответил, не успев подумать: „Я слышал, что ты – самый невыносимый на свете дракон!“ – а Дракон, который был настроен на то, чтобы поймать мысль, а не слово, опешил, и не успел опомниться, как мальчик вытащил из кармана зеркало, и получилось, что Дракон посмотрел сам на себя и превратился в дерево – в сосну. Каждый, кто давно живет в Хайфе, знает, что это – дерево-Дракон. Ну, конечно, у него было очень много времени тут постоять и подумать о своем поведении, он изменился в лучшую сторону и волшебную силу тоже потерял, за одним исключением… – Атара перевела взгляд на Офера, и его спина съежилась под этим взглядом. – …За одним исключением: когда рядом с деревом-Драконом проходят мальчики, ну, девочки тоже, разумеется, он читает их мысли, и если совесть нечиста… видите те маленькие кустики у сосны? В общем, я была с ними всеми знакома… А сейчас! – Атара резко встала, так что Ли чуть не слетела с ее коленей. – Сейчас мы пойдем туда, к нему – я вам кое-что покажу… Офер! – Атара прищурила взгляд. – Ты ничего не хочешь сказать Ли?» Даже сзади было видно, как побелели его уши: он промямлил нечто среднее между «извини» и «я больше не буду» и понуро поплелся к дереву-Дракону – бочком, на всякий случай избегая смотреть на него, и даже я, которой рассказ Атары смутно напомнил горгону Медузу из «Мифов и легенд древней Греции», сразу вспомнила, как с утра изображала перед мамой, что долго чищу зубы, а на самом деле просто пустила воду из крана, и мысленно попросила у нее прощения.

Мне нравилось в Атаре все: ее длинная джинсовая юбка и ее походка в этой юбке – от бедра, но широким, уверенным шагом (много лет спустя я поняла, что она просто ходила так, как будто носит не юбку, а брюки), то, что она боялась щекотки, и в крайних случаях это можно было использовать как тайное оружие, и те моменты – за час перед наступлением шаббата – когда она, босая, быстрыми, ловкими движениями мыла пол на веранде, отгоняя шваброй непрошеных кавалеров, которые ластились к Пуме, нравился тон, которым она делала выговор за случайно раздавленную гусеницу или за нарушение шаббата, и то, как она злилась и каким тихим, приглушенным, почти зловещим, становился тогда ее голос – она не повышала тон, а понижала, нравилось как она пахла – свежим бельем и гелем, которым пыталась приструнить свою гриву, нравилась даже сеть нежных розовых прыщиков на ее щеках, и с того момента, как Двора сказала при мне Атаре: «Поздравляю, ты взрослеешь!» – указав на ее прыщики, которые на иврите называются «ранки зрелости», я тоже захотела такие же, и мечтала о веранде, на которой буду мыть пол на закате, и даже выпросила у мамы светло-джинсовую длинную юбку, только походка Атары у меня все равно не получалась – это была походка женщины, а у меня были ноги-спички, а бедра отсутствовали, и – на всякий случай – я умалчивала о своих субботних утренних запретно-велосипедных прогулках к Бахайскому храму…