Королева блогосферы

– В почтовом ящике. Спустилась посмотреть, нет ли квитанций на оплату коммуналки, и нашла. Лежит конверт, подписан: «Кире от Николая».

– И что там? Внутри?

– Дочка, так я ж не открывала. Некрасиво это – чужие письма читать. Может, мне тебе его переслать как-нибудь?

– Как? Голубиной почтой? – нетерпеливо спросила Кира. – Мама, вскрой письмо и читай вслух. Надо же понимать, что именно он мне написал. Вдруг это важно для следствия?

– Ох, Кира, какого еще следствия, – запричитал мамин голос в трубке, – не хватало тебе еще в это вляпаться. Своих проблем мало, что ли? Вот ведь старая я курица, надо было уничтожить это письмо и вообще ничего тебе не говорить.

В голове у Киры мелькнула мысль, что, пожалуй, так было бы действительно лучше, но она тут же усилием воли прогнала ее прочь. Никогда Кира Плиновская не пряталась, да и сейчас незачем. Если Николай Непряхин, перед тем как совершить убийство, решил написать ей первое в своей жизни письмо, значит, его нужно прочитать. Вот и весь сказ. Маме она так и объяснила.

Вздохнув так, словно жизнь кончалась прямо сейчас, та разорвала конверт, пошелестела в телефон листом бумаги и начала читать:

«Дорогая моя Кира.

Наверное, я не имею права так к тебе обращаться после всего того горя, которое тебе причинил. Да и слово это нисколько не описывает того, что я к тебе испытываю. Какая же ты дорогая? Даже малой толики того, что ты заслуживаешь, не смог я дать тебе в этой жизни. Так и не на кого обижаться, что ты стала женой другого человека. Того, кто смог бросить к твоим ногам целый мир.

Хотя, наверное, это и не он, а ты сама. Ты с самого детства умела обеспечить себе все, что тебе было нужно. Не нравилось, а именно было нужно. Это важное уточнение. Я был счастлив, когда вдруг выяснилось, что пусть и ненадолго, но тебе нужен я. Это было самое счастливое время в моей непутевой жизни.

Ты знаешь, мне когда-то цыганка нагадала, что я погибну через женщину. Это было, когда я в первый раз в колонию загремел в начале девяностых. По дурости, разумеется. Ты же знаешь, мы тогда с парнями рэкетом занимались. Ну, прижали одного бизнесмена, а он взял и коньки откинул. Мне тогда три года дали, потому что убивать-то я никого не убивал. И вот на пересылке я как-то оказался в одной машине с цыганкой, которую за воровство осудили. И пока ехали мы, она по руке мне и нагадала такую вот мою судьбу.

Я ей тогда не поверил, потому что все женщины для меня были как еда и водка. Протяни руку и утоли голод и жажду. Нельзя было через них пострадать, потому что никаких страданий они не стоили. И так было, пока я тебя не узнал. Ты девчонка совсем была, а как ступишь, как взглянешь, так и сердце останавливалось. Как присушила.

Я матери твоей помогал, конфеты носил, потому что хотел на тебя хотя бы посмотреть. Вот никого я не боялся никогда, а тебя, пятнадцатилетнюю, боялся. И приблизиться не смел, не то чтобы силой взять. Ты так умела смотреть, словно одним взглядом на место ставила.

В общем, ты когда учиться в свой Екатеринбург уехала, я запил со страшной силой. Думал бизнес продать или сжечь все свои ларьки даже. Но ничего, продолжал матери твоей помогать. Мне все казалось, что тебе. А потом ты меня позвала, потому что решила бизнес открыть. И вот тут-то я и стал так счастлив, что мне даже страшно было. Не может бог не наказать за такое острое счастье.

Он и наказал. Ты уехала в Москву, а я остался без тебя. Мне и в голову не приходило жаловаться, потому что ты была всего этого достойна. Домов загородных, перелетов на Мальдивы в бизнес-классе, всех этих денег, которые были у Кривицких. Я бы тогда повесился, наверное, если бы не Милка, которая меня подобрала и пригрела.

Она – хорошая баба, Милка, только завистливая. Не могла смириться с тем, что я тебя люблю, а не ее. Ей мало было, что я жил с ней, она все хотела и душу мою заполучить, а та как раз и не давалась, потому что была в другом месте, с тобой. Я все следил за тобой, в интернете про тебя читал, на блог твой подписался, и много лет мне этого достаточно было. Понимаешь? До того самого проклятого дня, когда я тебя увидел.

А дальше я совершил то, что совершил. И никакая тюрьма мне после этого была не страшна. Никто меня не мог осудить больше, чем я сам себя судил. И простить я себя так и не смог. Ты это знай. И того, что сейчас сделала Мила, я тоже простить не могу. Не хочу я прощать, Кира. Я ж не знал, что это она на тебя жалобу написала, что надумала со свету тебя сжить, опозорить на весь белый свет. Я узнал, только когда передачу эту проклятую увидел.

В общем, я принял решение, которое не изменю. Я, конечно, не судья. Чужие грехи судить не должен, и своих достаточно. Но жить эта гадина больше не будет. Ты прости меня, Кира. Что не сберег. Не защитил. Не прознал, что Мила замышляет. Я вообще на нее мало внимания обращал в последнее время. Вместо мебели она в моей жизни была. Больше не будет. На свалку истории эту мебель. Рухлядь, и ничего больше.

Прощай, моя далекая звезда. Больше не свидимся. Непряхин Николай Владимирович».