Королева Бона. Дракон в гербе

Наконец она заговорила о цели своего приезда в Краков.

— Нет-нет, на сей раз мы не будем вести разговоров ни о Короне, ни о Литве, ни о земельных по мерах, ни о конюшнях. Я хочу лишь узнать, каковы твои намеренья в нынешнем положении.

— Мое положение? Боже милостивый! Хуже быть не может… Я готов взять в жены простую нищенку, только бы она родила мне сына. Я давно уже потерял покой и сон. Только и думаю о том, что покину сей бренный мир, не оставив наследника. Конец династии Ягеллонов.

Бона с искренним сочувствием смотрела на сына.

— Скажи, ты спрашивал совета у медиков? Быть может, Катерину надо лечить? Может… она поправится?

Август брезгливо поморщился:

— Я в жизни к ней больше не прикоснусь! Она, как когда-то Елизавета, упала, закатила глаза, на губах пена… Нет, нет, не желаю даже вспоминать этого. Забыть! Быть от нее подальше. Вчера прибыл гонец из Рима. Святой отец не дал согласия на расторжение брака.

— Значит, папа понял, что должен отказать? Тут дело не обошлось без Габсбургов. Санта Мадонна! Если б ты знал, как их радует, что род Ягеллонов на тебе кончается. Как им на руку болезнь Катерины! О, они давно мечтают править на Вавеле. Даже сына Заполни, рожденного дочерью Ягеллонов, пытались отобрать у Изабеллы, увезти из Кракова. Я боюсь. Ты слышишь?

Такого со мной еще никогда не было. Боюсь, что ты до конца дней своих останешься с женой, но неженатый. С женой и бездетный. Что за спектакль разыгрываем мы перед всем миром!

Август сжался, будто его настиг удар меча.

— Какие чудовищные слова вы говорите, — сказал он очень тихо. — Неужто даже сейчас у вас нет хоть капли сострадания ко мне?

— Нет, есть! — громко и торопливо заговорила Бона. — Первый раз в жизни я плакала в Неполомицах, из-за своего легкомыслия, по неосторожности я погубила в утробе свое дитя — Ольбрахта. Второй раз я плакала недавно, когда узнала о несчастье, случившемся с тобой, мне больно за тебя, за то, что тебя так обманули. Трижды ты брал в жены женщин больных и бесплодных… Тебе хотелось обычного, простого человеческого счастья. О, как ты несчастлив! Видит бог, я лью над тобой слезы! Над единственной любовью моей неудавшейся жизни.

— Трудной жизни, согласен с вами, но зато какой яркой, бурной, настоящей… — не без горечи произнес Август.

— О да! — с иронией подтвердила она. — Мне всегда хотелось быть любимой, как был любим ты. Я мечтала, чтобы меня все боготворили, но почему-то я вызывала в людях только ненависть. Почему?

Стремилась сделать это королевство богатым, навести в нем порядок, а меня обвиняли в алчности, в том, что прибираю все к рукам, жажду власти. Не раз я советовала немощному старцу…

— Он не всегда был немощным, — заметил Август.

— Разумеется, — согласилась она. — Но и тогда, когда король еще был полон сил… Я давала советы…

— И не ему одному.

— Да, и сенаторам, и шляхте. Ну и что? Я советовала смотреть вперед, в будущее, но в этом странном государстве никто о будущем не думает. Для вас всегда главным было то, что выгодно сейчас, сегодня. Интриги королевы Боны? Санта Мадонна! Не кажется ли тебе это смешным по сравнению с интригами и фальшью венского двора? Или проделками князя Радзивилла? О, вы все и этот ваш вавельский дракон были сильнее меня. Какая теперь сила у италийского дракона рода Сфорца? Niente! Niente! Хотя он вроде и пугал столько лет! Да еще и этот яд… Даже ты, боясь меня, приказал закрывать на ключ вино, воду. Неужели ты думал, что я могу отравить кого-то? Дорогой! Это выдумки Габсбургов. Я была столь неосторожна, что встала поперек на их пути к польскому престолу. Да, я думала по-иному, совсем не так, как твой отец, и не так, как Тарновский. Но разве это плохо? Не знаю. И вот в этой стране, которой я желала только добра, мне не удалось свершить задуманного. Мне удалось пополнить казну золотом, и немалым, это так, но у меня нет здесь ни одного преданного друга. Я ни разу не слышала слов похвалы, благодарности… Я хотела использовать свое влияние и помочь тебе расторгнуть брак с Катериной. Но римский король опередил меня. Вот поэтому я наконец решила сказать себе: довольно! С меня хватит и обид, и горечи. Мне необходимы перемены! Другие люди, приветливое небо. Я должна, как писала тебе в письме, отдохнуть душой и телом, уехать в Бари. Немедленно!

— То, что вы хотите уехать, мне в какой-то степени понятно, только не на тех условиях, которые содержались в вашем письме.

Бона удивилась, казалось, она захвачена врасплох.

— Что это значит?

— Вы не увезете того, что даровал вам отец, — золота из вашей казны и сумм из вашего приданого.

— Ах, так? — Она судорожно сжала пальцами серебряный набалдашник трости, лицо ее налилось кровью. — Значит, я вынуждена буду выехать нищей? Побираться? Я, польская королева? А ежели я уеду и вывезу все, что захочу?

— Я не дам на это согласия, — не задумываясь, ответил Август.

Бона встала. Величественная в роскошном платье, все еще вызывающая страх, она заговорила, как когда-то прежде, громко и повелительно: