Королева Бона. Дракон в гербе

Сигизмунд не ошибался, когда с горечью говорил, что сын ей дороже мужа, все мысли только о сыне, о нем одном… Она бы предпочла, чтоб Август ревновал ее к отцу, выговаривал матери, что она больше заботится о супруге, нежели о нем, единственном сыне. Но когда он был молод, его занимали карнавалы, турниры, а нежность матери вскоре заменили пылкие ласки любовниц… И наконец ненависть матери к Барбаре вызвала у него ответное чувство. Он был неблагодарен? б да, но и она оказалась слишком мстительной и жестокой… Клевета, пасквили, бегство в Варшаву с дочерьми, его сестрами, которые стали для него чужими… Да и теперь мать была для него чужой, он не доверял ей, винил во всем… Если бы он знал, что каждый шаг его запыленных, усталых от долгого пути ног болью отдается в ее сердце. Но откуда ему было знать это, так же, как и то, что впервые в жизни мать его призналась духовнику, что горько сожалеет о своем упрямстве и о том, что лишилась доверия сына. Но он не знал этого, не вспомнил о ней ни разу, ни разу не послал в Мазовию гонца. Хотя бы со словами упрека: почему на похоронах нет никого из семьи? Все равно это означало бы, что он ее помнит… Неужто всему конец? Король, любимый сын не желает о ней знать? О боже, боже! Каким мудрецом был маг, сказавший, что она познает счастье, если, став сильной, могущественной, сумеет быть счастливой. Она снова единственная королева Польши, может владеть и царствовать. Владеть — но чем? Поместьями на востоке и Мазовецким княжеством. И это называется могущество? Боже, каким же глупцом был италийский маг!

Несколько дней спустя королева вместе с Паппакодой и Мариной спустилась в подвалы Яздовского замка. Оглядела сундуки с большими замками, окованные железом ящики, набитые доверху золотыми монетами, кубки, блюда, рядами стоящие на сосновых столах. Неожиданно взгляд ее упал на серебряную колыбель.

— Bellissima, — сказала она, с нежностью поглаживая резьбу, — но по-прежнему пуста. Надо бы ее немножко почистить, чтобы блестела. Вот три серебряных блюда, самое большое вручишь… Вручишь принцессе Анне, — обратилась она к Паппакоде. — Впрочем, можешь вручить все три.

Каждой из сестер.

— Сейчас, светлейшая госпожа?

— Еще сегодня, до моего отъезда в Литву.

— А вам, ваше величество, не кажется, что король покинул Вильну? — спросила Марина.

— Нет, не кажется, я чувствую, он еще там, — отвечала она надменно. — И именно потому следует готовиться в дорогу. Выезжаем завтра. Ступай и скажи об этом принцессе Анне. Быстро, быстро! Она поедет со мной.

Оставшись в подвалах вдвоем со своим казначеем, Бона тяжело опустилась на кресло с инкрустацией из жемчуга под виноградную лозу.

— Пустынно в этих подземельях, — вздохнула она, — и так тихо, что даже не хочется подниматься наверх в покои, выслушивать донесения о варшавских новостях. Нет, нет и нет. Душой я уже в Вильне, с королем. Подожди! Ты можешь остаться. Постарайся разузнать, правда ли, что Ян Радзивилл…

— Кравчий литовский? — спросил Паппакода.

— Да. Должно быть, младший брат Радзивилла Черного. Правда ли, что он питает зависть к старшему брату?

— Может быть, — согласился казначей. — При Барбаре братья не давали ему ходу. Но одно мне известно доподлинно: на пирах и на сеймах шляхетских он всегда кричит громче всех в защиту литвинов. Хочет уравнять их в правах с польской шляхтой, чтобы они пользовались теми же свободами.

— Только и всего? Подумать только! — Бона неожиданно рассмеялась. — Да я об этом и мечтать не могла. Хочет равных привилегий для литовской и польской шляхты? Это может означать лишь одно.

— Унию?

— О да. Унию литовских и русских земель с Короной. Санта Мадонна! Этот человек для нас теперь на вес золота.

— Осмелюсь заметить, не вижу связи… — начал было робко Паппакода.

— Ты слеп, оттого и не видишь!.. — сердилась она. — Я всегда это говорила. Видишь лишь то, что близко, и всегда считаешь, считаешь, считаешь…

— Для блага и по приказу вашего величества, — защищался итальянец.

— Ну и что же? Счет не мешает думать. Узнай: кто из литовских вельмож поддержал бы Яна Радзивилла? Мне уния не нужна, у нас на Литву наследственные права, но коль скоро младший брат думает иначе, чем старший, и жаждет унии…

— Ян не встревал в борьбу за корону для Барбары, и братья на него озлились, — заметил Паппакода.

— Тем лучше, — отвечала Бона. — Он чистая страница, на которой под предлогом борьбы за унию писать буду я. Дай ему под любым предлогом тысячу золотых монет из моей казны.

— Тысячу? — ужаснулся итальянец. — Но, милостивая госпожа, мы так мало о нем знаем.

— Слишком мало! Посему сразу же по приезде в Вильну я хочу его видеть. Великий кравчий литовский… Это означает те же, что и… коронный?

— Нет, это не столь высокая должность.

Бона задумалась на мгновенье, а потом сказала:

— Не слишком-то балуют князья Радзивиллы младшего брата. Ну, и мы дадим ему всего лишь триста дукатов. Для пана кравчего Великого княжества Литовского и этого вполне довольно…