Королева Бона. Дракон в гербе

— Да. У меня есть великокняжеский колпак, корона, меч и скипетр. И я буду, как отец, как король, восседать на троне?

Бона заколебалась, не сразу ответив на столь трудный вопрос.

— Ты должен брать пример с государя, следовать его осанке, манере кланяться, его королевским жестам…

— И держать совет с гетманом? Ходить в походы?

— Нет! Еще не время.

— Учиться управлять? У канцлера Шидловецкого? Томицкого?

Она почувствовала невольное раздражение.

— Нет! И еще раз нет! С чего это пришло тебе в голову? Неожиданно он выпрямился, высоко подняв голову.

— Я — король!

— Ты еще никто, понимаешь? — вспыхнула Бона. — Ты маленький мальчик. Понимаешь?

ВатЫпо! ВатЫпо!

Он скривился, нахмурив лоб.

— Все должно было измениться. А между тем…

Бона не смогла удержаться от охватившего ее гнева.

— Не гримасничай! Терпеть этого не могу! Будущему королю надлежит еще долгая эдукация. Ею займется маршал Вольский и мой соотечественник Секулюс. Да еще… Турниры, псарня и охота… — добавила она мягче.

— А лошади? — спросил Август оживившись, глаза у него заблестели.

— Лошади, да! Только смотри! Иногда они могут сбросить седока, могут и понести… А ты — единственный наследник трона.

— Уже не наследник. Король, — поправил он.

— Ваз1а! Король? Король по нашей милости! По моей воле! — разъярилась она. — Изволь об этом помнить. А сейчас… Ваше королевское величество можете уйти. Аудиенция окончена.

Август поклонился и вышел с обоими сановниками, однако за дверью не выдержал и сказал Алифио:

— Не понимаю. Ведь это я должен теперь давать аудиенции? Да или нет?

Алифио почтительно наклонил голову, но ответил уклончиво:

— Собственно, да. Хотя, скорее… нет. Сигизмунд Август пожал плечами и вздохнул:

— Санта Мадонна!

Он не ведал, что всего лишь повторяет запомнившиеся ему с детства слова матери и что она в это время в своей опочивальне, сорвав драгоценное ожерелье и бросив его Марине, повторяет их в исступлении, с негодованием и злостью:

— Санта Мадонна! Еще и это! Щенок показывает зубы! К чему ему уроки Тарновского, Томицкого? Чтобы научиться повелевать? К чему военные стычки? Чтобы вырасти коронованным героем? О чем он мечтает? Уж не думает ли он столкнуть с трона… меня? О боже! Что за амбиции!

А может, его подучили враги наши? Ты ничего не слышала?!

— При дворе в ходу немало сплетен и пересудов. Сенаторы крайне возмущены, негодуют…

— Только лишь они? Я также.

— Светлейшая госпожа, вы, несмотря на все, поставили на своем. Королевич стал королем… — старалась успокоить свою повелительницу Марина.

— О да, — согласилась королева. — Мне не нужно больше, дрожать от страха, как тогда, в Вильне, когда государь занемог. Однако я вовсе не затем разделалась со страхом, чтобы бояться снова. Август! Десятилетний отрок! Нужно сразу пресечь все его притязания и капризы! Он должен понять, что в Польше ничего не изменилось. Здесь два короля, но всего одна королева.

— Королева-мать, — подтвердила Марина.

— Как? Повтори! Боишься? Значит, и ты против меня? Не желаю. Не позволю! Никаких перемен!

Никаких добавлений к титулу. Королева-мать? Нет! Двенадцать лет обо мне говорили просто „королева“. И будут говорить так еще долго, очень долго — поспешно повторяла испуганная Марина.

На следующий день Боне предстояло объяснение с герцогом Альбрехтом Прусским. Она знала, что король Сигизмунд простил все прежние провинности бывшего великого магистра Ордена крестоносцев и видит в нем теперь лишь верного вассала, сына родной сестры. Она, однако, не доверяла ему, не без оснований усматривая в нем небезопасного соседа, брат которого, Вильгельм, еще совсем недавно добивался руки Анны Мазовецкой. Поэтому, когда герцог во время ужина в трапезной короля спросил, какие еще предстоят торжества, она ответила, обращаясь к королю:

— Вы все время будете с нами, не правда ли, ваше величество?

— Да, — сказал король. — И завтра, когда на Рынке Краков воздаст почести Августу, и через несколько дней, когда начнется коронационный сейм.

Вглядываясь внимательно в своего августейшего родственника, Альбрехт спросил:

— Значит ли это, что завтра, во время торжеств, по правую руку от нового короля сядете вы, государь, а я займу место подле него слева?

— Нет, подле меня, — поправил племянника Сигизмунд, — согласно послевоенному краковскому соглашению. Рядом с сыном сядет королева, его мать.

— Однако же, — не уступал герцог, — как двоюродный брат короля, я полагал, что на коронационном сейме буду вторым поручителем.

— Ох! Вы воевали столько лет, забыв о родственных узах, не думая о перемирии… — словно бы с сожалением заметила Бона.

— Я уже не великий магистр Ордена, — тут же запротестовал Альбрехт.

— Да, — согласилась она. — Но как иноверец вы не можете быть поручителем в католическом королевстве. Впрочем… Ближайшими родственниками и опекунами малолетнего короля всегда бывают родители.

— Стало быть, — спросил он, поразмыслив, — и вы, ваше величество, также можете поручиться за Сигизмунда Августа?

— Кто знает? Может быть, — ответила она надменно. Альбрехт посмотрел на короля, но тот коротко промолвил:

— Поручусь я. Я один.