Королева Бона. Дракон в гербе

— Всемилостивый государь! Ничто так не придает известность славным мужам в народе, как приязненное отношение к нижестоящим и допущение видимого с ними равенства. В том воевода Кмита не имеет себе равных. Ведомо нам, что Виснич готов принять как королей, так и шляхту. А ее, шляхты, особливо мелкой, всемилостивый государь, со времени присоединения Мазовии все больше становится. В этом множестве и есть ее сила.

Поскольку он приостановился на минуту, король произнес:

— Размыслил я все ваши просьбы без гнева и со вниманием. На будущих сеймах обещаю много разумных постулатов исполнить. Но на бунт, на рокош согласия никогда не дам! И еще скажу, а вы своим повторите: эти стражи прав и обычаев, видно, забыли, что королева Бона выкупает земли за свои собственные деньги, чего, правду сказать, не совершала ни одна прежняя королева, однако же ни одна такого приданого и таких ценностей в Польшу не привезла. Не отвечает также истине и то, будто она назначает на тех землях должностных лиц италийских и старост из чужеземцев. Вы хотите, чтобы мы верили не актам, не бумагам, а только вашему слову? Но как это может быть, коли оно так мало стоит? Вы дали рыцарское слово бороться с врагом, а меж тем посполитое рушение оборотили в рокош, в крикливый спор. Хотите завершить жатву?! Ну что ж, коли ваши крестьяне уже вспашку зяби начали. И еще одно скажу вам: помощь в подавлении этого бунта предлагали нам король Фердинанд Австрийский, и император, и даже Сулейман Великолепный. Мыслю, однако: негоже иметь таких посредников между нашим маестатом и вами, призывать на мятежных подданных ни врагов, ни чужеземцев я не намерен. Рассудите то, что я сказал, верю также, что воевода Кмита на все иные пункты точную, а быть может, и остроумную отповедь дать сумеет.

— Означает ли это, всемилостивый государь?.. — осмелился спросить Ташицкий.

— Я еще не закончил. Воевать с мятежниками не намерен, но и во главе такого ополченья также не встану и в поход на Валахию бунтовщиков не поведу. Пусть, как они этого хотят, возвращаются к своим нескошенным полям пшеницы. Завтра предам гласности все то, что ныне вам доверительно заявляю, — что шляхту распускаю и ни о чем ином не прошу, как только об одном: дабы по пути более ущерба не чинили и не ловили кур в поместьях и фольварках. И это все, что я намеревался сказать. Послезавтра выступаю в поход на Валахию. Верных и храбрых рыцарей беру с собой.

Только после этих слов он поднялся. Совсем седой, он держался прямо, и привычка к повелеванию делала его могучим. Поскольку в этот момент в близлежащем ксстеле ударили в колокол на «А&пиз Вы», никто из предводителей рокоша не посмел произнести ни слова. Быть может, вспомнился шляхтичам медный голос большого колокола, отлитого некогда из трофейных орудий? А быть может, вспомнили они и то, что именно этот государь бил прежде крестоносцев, одерживал победы над московитами и турками? Они постояли еще с минуту, а когда колокольный звон утих, склонили головы и вышли.

На этом рокош был закончен.

После «петушиной войны» долго ходили толки, на чьей стороне была справедливость. То, что шляхта выдвинула много верных требований, никто не отрицал. А то, что она не выступила в поход на Валахию, осуждал каждый честный и благородный рыцарь. Что касается королевы — здесь голоса разделились. Одни утверждали, что Ташицкий и Зборовский не без оснований осуждали многие ее действия, особенно неправильное воспитание непомерно изнеженного ею сына, другие — правда не так громко — вспоминали о хозяйственности этой женщины, о защите ею мелкой шляхты в Литве от магнатского суда и своеволия, о строительстве оборонных замков и крепостей. Но то, что у этой могучей женщины были воистину драконовы повадки — этого никто не отрицал. Да и сам король не стал бы перечить этому, ибо, как только ближайший сейм в Петрокове единодушно решил, что выкупленные королевой земли — собственность не семьи Ягеллонов, а государства, ее охватила такая ярость, какой он до сих пор никогда не видывал. Королева топала ногами, швыряла в него серебряные кубки, шахматные фигуры…

— Они отбирают то, что я с таким трудом приобрела за собственное золото, и вы не сказали: «Нет!»? — кричала Бона. — Для вас важнее казна Короны, а не династии. Горько мне и стыдно! За них и за вас. Корыстолюбцы! Разбойники! Грабители! А почему же сами они не выкупили для Короны этих земель? Столько сделано мною, и за все мои труды я буду лищена всего, и вы, мой опекун, мой супруг, не промолвите слова в мою защиту? Санта Мадонна! Что же это за страна, где каждый завидует успеху другого, а ежели что-нибудь и предпримет, то лишь для того, дабы отнять чужую добычу? Никто не вступился за меня, кроме Кмиты. Почему? Потому что тому своего довольно. А ваша коронная казна испокон веков пуста, пуста!