Королева брильянтов

– Неужели?

– Он прислал телеграмму. Приедет утром из Петербурга. Потерпите…

Дама легкомысленно повертела карандашом, который оказался на раскрытой конторской книге.

– Ох, трудно терпеть. Что-то дела не заладились. Надо сыграть ва-банк. Есть с кем?

– Завтра, все завтра, – одними губами ответил Сандалов. – Сейчас уходите, нас могут видеть.

– Пустяки. Да кому какое дело, что гостья с портье говорит?

– У нас полиция. Ловят кого-то, быстро уходите…

Как видно, Сандалов нашел волшебное слово, которое подействовало. Дама исчезла так быстро, как будто ее и не было. А портье стер со лба набежавший пот. Когда же кончатся его мучения?! Хоть бы скорей.

20

Свешников обижался, но полицейскую пролетку дал. Ехать пришлось через пол-Москвы. Город по старой привычке рано ложился спать. На утоптанных улицах редко встречались прохожие, редко проносились сани и лихачи, редко топтались постовые. В окнах домов мерцал теплый семейный свет, маня уютом и негой дома. Ольга молчала, молчал и Пушкин.

Пролетка въехала в сонное Замоскворечье, покружилась и встала у крепкого дома на Большой Татарской улице. Судя по темным окнам, прислугу Немировские не держали. Что для купцов было делом обычным: зачем деньги переводить, когда жена имеется. Хотя Ольга мало походила на хлопотливую хозяйку домашнего очага. Она сошла с пролетки сама, Пушкин забыл правила приличия или не захотел подать руки, и пошла натоптанной тропинкой к крыльцу. У дома был сад, черневший голыми ветками. Отперла дверь ключом и предоставила возможность гостю заходить без приглашения.

Электричество еще считалось бесполезной игрушкой. В Замоскворечье, как при дедах, жгли свечи. Но кое-где уже слышали про телефон. В темноте чужой дом казался лабиринтом. Пушкин не снял пальто, дом простыл, стоя нетопленым, и ждал, когда вернется Ольга. Появление ее отметилось пятном света, который бросала большая керосиновая лампа с затейливым плафоном. Она вошла и поставила лампу на стол. Из темноты гостиной выступило много мебели. Ольга швырнула на скатерть перламутровую коробку и буквально упала на стул.

– Это конец, – сказала она, подперев рукой лоб. – Вот это настоящий конец.

Пушкин взял шкатулку. Внутренность отделана красным бархатом с мягкой подкладкой, чтобы золоту было уютно. Только ни золота, ни брильянтов не было. Даже в полутьме шкатулка сияла пустотой.

– Разорена, разорена.

Не всегда доказанные теоремы приносят радость. Пушкин ожидал чего-то подобного, но не думал, что предположение оправдывается.

– Много было?

– Все, что оставила нам с сестрами наша мама. Что не пошло в приданое.

– Почему хранилось у вас?

– Ирина не хотела, чтобы хоть что-то попало в руки Викоши, то есть Виктора Филипповича, а Мариша просто боялась, что Пе-Пе… да что уж теперь скрывать, поставит на продажу. Носить нам украшения было негде. Я должна была сохранить, и вот чем кончилось.

– Вчера утром драгоценности были на месте?

Ольга подкрутила фитиль лампы, стало немного светлее.

– Наверное. Я же не заглядывала каждый день.

– Шкатулка хранилась в сейфе?

– Нет никакого сейфа. Держала у себя в спальне. От мужа не прятала. Остается только сожалеть в нищете.

– У вас есть и дом, и ломбард, – сказал Пушкин, неторопливо двигаясь вокруг стола и пытаясь разглядеть подробности. – Когда все получите по завещанию вашего мужа, дело можно продать.

Вдова усмехнулась.

– Ничего у меня нет. Старый Немировский, разделяя дело между сыновьями, так составил завещание, что в случае смерти младшего брата все переходит к ближайшему по возрасту старшему. Если нет детей. У меня ничего нет. Я нищая… Придется молить сестер, чтобы приютили, дали угол и корку хлеба.

Горе было искренним, Ольга не плакала, держалась мужественно.

– Ольга Петровна, что беспокоило вашего мужа в последние дни? – он спросил, не выражая сочувствия, как подобает холодному разуму.

– Гри-Гри видел ее, – ответила Ольга.

– Кого, простите, видел?

– Привидение… Которое пришло за ним… Видел ее в окне… Испугался… Она приходила и смотрела на него… А потом отодвигалась дальше… Потом исчезала. От проклятия не уйти… Оно его настигло… Мой бедный муж…

Что-то зябко стало. Пушкин плотнее запахнул отворот пальто.

– Верите в привидения?

Ольга подняла на него глаза. Лицо ее было спокойно, свет лампы красил кожу глубоким желтым оттенком.

– Я видела… Своими глазами… В этом окне… Она заглянула… И потом отодвигалась дальше, дальше… и исчезла.

– Почему говорите о призраке в женском роде?

– Кто же, кроме мертвой цыганки, может быть?

На языке вертелся простой вопрос: «А следы на снегу искали?» Но Пушкин пожалел женщину, которой сегодня досталось изрядно. Вынул черный блокнот и показал зарисовки женских головок.

– Взгляните, призрак не похож на кого-то из этих барышень?

Она мотнула головой.

– У нее… Не было лица… Нечто темное, как дым… Я не могу больше говорить об этом… Простите…

– Позволите взглянуть на кабинет вашего мужа?