– Подобные сведения о гостях не предоставляем-с, – только и успел сказать Конторовский. Как вдруг конторская книга для записи постояльцев выскользнула у него из-под рук, совершив разворот. Окинув взглядом страницу, пришедший ткнул пальцем в нижние строчки.
– Здесь ничего не отмечено. Господин попросил не оставлять записи? Сколько заплатил? Сто рублей? Двести?
Напор был столь крепок, что Конторовский растерялся, почуяв, что попал в неприятную ситуацию.
– Да что такое… С чего вы… При чем тут… – залепетал он.
Книгу записи развернули обратно.
– Разве Сандалов не передал приказ сыскной полиции никому не сдавать номер?
Что тут сказать? Передал, еще как передал! Старший портье повторил дважды, чтобы и думать не смел сдавать номер. Но как удержаться, когда на конторку легли две хрустящие сотенки? Да и что такого страшного, в самом деле…
– Что вы себе позволяете? – взбрыкнул Конторовский, зная, что ведет себя глупо, но не в силах остановиться. – Да кто вы такой?
– Чиновник сыскной полиции Пушкин, – последовал немедленный ответ.
Чего-то подобного Конторовский боялся. Боялся, что однажды придет конец мелким доходам, какими награждала кормилица-конторка. Все, конец. Попался. Настало оно, возмездие. И почему Сандалову все с рук сходит, а ему вечно не фартит?
Конторовский навел улыбку на скуластое лицо.
– Прошу простить, не знал-с. Чем могу-с?
– В котором часу господин заехал в номер?
– Около девяти-с, – ответил Конторовский так тихо, будто речь шла о страшной тайне.
Пушкин взглянул на часы: больше полутора часов.
– Кто к нему приходил?
– Никого-с не было.
– Спускался ужинать в ресторан?
– Никак нет-с. Приказали-с подать в номер. Ужин обширнейший-с, так сказать.
Пушкин развернулся и пошел к лестнице. Конторовский понадеялся, что в этот раз пронесло, господину сыщику не до скромных заработков младшего портье. Страх разлетался, на душе становилось спокойно. Но счастье длилось недолго.
Не прошло десяти минут, как с лестницы кубарем скатился половой Лаптев и, как был, в рубахе и жилетке, побежал к дверям гостиницы. Вид его был перепуганный чрезвычайно. Забыв про степенность, Конторовский бросился наперерез, поймал за рукав и потребовал объяснить, что случилось. Половой выпячивал глаза и бормотал ерунду про проклятый номер. Выдернув рубаху, крикнул, что послан в участок за приставом. И выбежал на мороз. От слов «участок» и «пристав» Конторовского пробрал холод. Не зная, что делать: оставаться за конторкой и встречать полицию или побежать наверх, он выбрал меньшее из зол.
Дверь четвертого номера была закрыта. Вблизи, старательно прижимаясь к стене, держался коридорный Екимов. Кажется, напуганный не меньше полового. Конторовскому потребовалось шепотом прикрикнуть, чтоб коридорный рассказал, что случилось.
Дело было так: господин из полиции окликнул, Екимов нехотя подошел, от него потребовали открыть номер. Деваться некуда, коридорный постучал, ответа не последовало. Екимов нашел на кольце нужный ключ и отпер замок. Господин из сыскной вошел, притворив за собой, и почти сразу вернулся, приказав срочно послать в участок за приставом.
– А что в номере-то случилось? – спросил Конторовский. – Зачем полиция?
– Кто его знает?
– Так загляни и проверь!
Екимов отказался наотрез. Как портье ни просил и ни грозил.
– Нет уж, сами извольте, – отвечал он. – Ноги моей не будет в этом проклятом месте.
Тогда Конторовский пошел на крайнюю меру: пригрозил, что выкинет из гостиницы. Тут уж коридорный не стерпел.
– Мне господин из сыска настрого приказал у двери дежурить и никого не впускать, – дерзко заявил Екимов. – Желаете нарушить приказ полиции – дело ваше. А меня не путайте.
Конторовский сам не рад был, что ввязался.
– Так что ж ты сразу не сказал, что полиция запретила входить! – заявил он. – Стой тут, и чтоб никто не смел сунуться. А я пойду господина пристава встречать.
Чрезвычайно довольный своей ловкостью, Конторовский поспешил к лестнице. Екимов остался один. В пустом коридоре. Там, за дверью номера, было нечто пугающее, неизвестное, что-то жуткое или даже ужасное. А он тут один-одинешенек…
Екимов не заметил, как стал пятиться, и пятиться, и пятиться, пока не оказался в дальнем конце коридора. Завернув за угол, отдышался, будто за ним гнались привидения, и поспешил прочь от страшного места.
Тем временем Пушкин осматривал многолюдный зал ресторана «Славянский базар». Играл оркестр, сновали официанты. Гости недурно проводили вечер. Отказавшись от предложенного столика, Пушкин неторопливо и тщательно вглядывался в лица. Он искал одно лицо, которому можно было задать вопросы. И быстро убедился, что его идея ошибочна. Пора возвращаться в номер, пристав вот-вот явится.
Пушкин вернулся к лестнице, ведущей к номеру, и глянул наверх.