Королева четырёх частей света

Петронилья приняла эту фразу за оскорбление. Она указала на тома, лежавшие на постели, и резко возразила:

— Если ты намекаешь на свой сундук, так я тебе возвращаю то, что там было. Вот твои книги и карты. Делай с ними что хочешь! А я больше не хочу о них слышать. Никогда. Поняла?

Исабель сделала вид, что не заметила её гнева:

— Помолимся вместе за упокой души Лоренсо, нашего любимого брата, который не заслужил твоего укора. А журналы мы положим обратно под крыльцо к аббатисе. Или, лучше, на хорах, в постамент Божьей Матери Пустынницы. Там легче и спрятать, и достать, если...

Исабель сделала паузу и не терпящим возражения голосом продолжила:

— Если Господь призовёт меня к Себе раньше, чем дона Эрнандо де Кастро, — поклянись, Петронилья, что ты отдашь их ему.

— Никогда я ни в чём подобном не поклянусь! Из этой экспедиции ты привезла только раздоры в нашу семью, ссоры и несогласия в мой монастырь, и я хочу сохранить о ней только одно воспоминание: как все Божьи твари восходили к тебе на корабль. Ноев ковчег!

— Да, ты права: Ноев ковчег...

Сёстры опять замолчали. Обе прекрасно помнили слова Библии: «И сказал Господь Ною: войди ты и семейство твоё в ковчег... И всякого скота чистого возьми по семи пар, мужеского пола и женского... чтобы сохранить племя по всей земле».

После мессы весь город собрался позади Мадонны, чтобы нескончаемой процессией следовать за Ней к морю. В такт барабанам, в которые мерно, медленно и тяжело колотили соборные певчие с капюшонами на головах, — под этот бой, глухой, как биение сердца, и мрачный, как шествие смерти, — двор и высшее духовенство в каретах, народ, монахи и индейцы пешком все вместе прошли десяток километров от Лимы до Кальяо.

Набережной в порту не было — только чёрный галечный пляж. Толпа встала вдоль берега. Вице-король, его приближённые и члены семьи Баррето — те, кто не состоял в числе экспедиции, — поднялись на помост, с которого был виден рейд.

Тогда-то Петронилья и увидела эту сцену: погрузку скота, который также должен был заселить острова. Никогда ещё при ней не случалось ничего подобного!

Прямо напротив к единственному пирсу, уходившему далеко в море, привязали фрегат и галиот — меньшие суда. Галеоны стояли в открытом море на якоре, эти же корабли могли подходить почти к самой отмели. С пирса на них были перекинуты две параллельных широких доски — сходни, по которым переводили лошадей.

Первой вошла на борт великолепная гнедая кобыла Исабель, которую конюх вёл под уздцы. Встревоженная громом барабанов, стучавших в такт её шагу, шумом волн, накатывавших на мол, лошадь сопротивлялась, била копытом, вставала на дыбы. Её топот на сходне мешался со звуком прибоя на камнях.

Вороной чистокровный жеребец аделантадо, которого другой конюх вёл по другой сходне, тоже яростно фыркал и приплясывал. Во избежание случек и родов в пути, а главное — чтобы самцы не дрались за любовь самок, их перевозили раздельно.

И так, подвешенные между небом и водой, между судном и землёй, лошади шли параллельно друг другу: то вперёд, то назад, всё же медленно продвигаясь, непрерывно сражаясь с поводырями. Жеребец — на фрегат, кобыла — на галиот.

Их ноздри, их гривы трепетали в одинаковой тревоге и непокорности. Копыта стучали по доскам одинаковым нетерпеливым стуком.

На корабли они взошли одновременно. Без разбега, с одного прыжка перескочили поручни, с грохотом копыт приземлились на палубы, немного поскользнулись на свежевымытых досках — и с громогласным ржанием исчезли в трюме.

За ними шла ещё дюжина коней: шесть кобыл и шесть жеребцов, тоже с завода Пасос Финос, владельцем которого был Нуньо Родригес Баррето.

Затем явились семь быков и семь коров, как и лошади, разведённые по разным кораблям. Семь хряков и семь свиней. Семь баранов и семь ярок. Семь петухов и бесчисленное множество кур, квохтавших в семи клетках.

Когда погрузили всех животных, пошли люди. Здесь мужчин от женщин не отделяли. Шла толпа нищих, бродяг, проституток, арестантов — «подонков общества», от которых хотело избавиться Перу. Некоторые казались такими хилыми, что с трудом тащили свой узелок.

Поселенцы, не такие бедные, как эта орда — те, у кого было кое-какое имущество, проданное, чтобы обосноваться на Соломоновых островах, — на сходнях не толпились. Они целыми семьями садились на шлюпки, а те единым строем должны были перевезти их на видневшиеся вдали галеоны.

Главный навигатор Кирос, адмирал де Вега и их матросы уже находились там на борту и смотрели, как приближается нескончаемая флотилия.

Море было серое, небо сумрачное, свинцовое. Ни ветерка. Конечно, в любую минуту погода могла перемениться, задуть свежий ветер. Но сейчас, знали капитаны, отплывать нельзя. Тучи словно повисли всем весом на голых мачтах.

Был канун Пасхи — в тех краях Нового Света это зима... Уже подступала ночь. Первая ночь ожидания на борту.