Королева четырёх частей света

— Я не понимаю ни слова из того, что говорят эти люди. И они тоже не могут понять ничего на том языке, на котором я пытаюсь объясняться с ними. Они не похожи на тех туземцев, с которыми я встречался. Они выше, кожа у них светлее. Я не знаю этого места. Я здесь никогда не бывал!

— Но вчера ты говорил...

— Вчера, в открытом море, я мог ошибиться, да. А сегодня нет... Мы не на Санта-Исабель. И не на Сан-Кристобале. И не на Гуадалканале.

— Так где же мы?

Он проговорил сквозь зубы:

— Не имею ни малейшего представления.

— Как это — ни малейшего представления?

— Этих островов нет на картах. Нигде. Никто их не замечал. Ни вблизи, ни издалека. Никто о них даже не слышал. Никогда.

— Так ты хочешь сказать, что мы первые христиане...

— Именно это я хочу сказать: мы теперь первые плаваем в этих водах. А завтра первыми вступим на эти берега. Это самое настоящее открытие. Должно быть, так.

Исабель не знала, что думать. Муж её говорил таким тоном, что радоваться совершенно не хотелось.

— Ты, кажется, огорчён...

— Огорчён? Я?

— Да... разочарован...

— Я не разочарован, Исабель. Я тороплюсь. Соломоновы острова дальше, в пяти-шести днях пути, как я и думал. Но чтобы добраться туда, нам надо на какое-то время задержаться здесь. Запастись водой и дровами. Найти провиант. Вчера люди слишком буйно праздновали, а сегодня эти негодяи похозяйничали — провизии сильно убыло. Запасов у нас осталось мало. Я полагал, что путешествие уже окончено, но нет... Надо было сразу догадаться.

Воскресенье, 23 июля 1595 года. Записи доньи Исабель Баррето, продиктованные донье Эльвире Лосано

«Нам всем кажется, что губернатор сильно не в духе. Кирос уговорил его запретить мне подниматься на верхнюю палубу, когда мы подходим к берегу, под предлогом, что я и моя свита вызовут любопытство (Кирос сказал “возбудят озорство”) туземцев. Послушать его, так дикари не смогут себя сдержать, увидев женщин на корабле.

Губернатор, думаю, хочет оградить меня от некоторого рода вольностей, которые мне чуть не пришлось вытерпеть. Я вполне способна защитить себя сама, и он это знает. Кроме того, моя одежда интригует индейцев не больше, чем бороды матросов и амуниция солдат. Это дон Альваро тоже знает.

Чтобы занять мой ум и примирить с несправедливым приказом, лишающим меня того, что я так ждала, он дал мне мысль помогать ему вести бортовой журнал. Я буду диктовать донье Эльвире, а он потом воспользуется моими записями.

Я повинуюсь. Хотя и знаю, что в своём отчёте ни слова не скажет из того, что я могла бы сказать про вчерашнюю “заварушку”.

Дурное настроение заразительно. Сейчас Эльвира записывает за мной с величайшим отвращением. Трясёт головой, возражает, говорит, что я ошибаюсь... Я знаю: у нёс морская болезнь, и эти строки она пишет через силу.

Мы у меня на балконе, где нас не видно. Я велела вынести туда стол с письменным прибором, чтобы немного дышать воздухом. Эльвира сидит, я диктую стоя.

На самом деле обе мы с ней раздражены и колючи, как кораллы, не дающие нам высадиться на берег. А губернатор хоть и притворяется, что весьма обрадован открытием нового архипелага (потому что островов здесь несколько), но я знаю: он очень огорчён, что не добрался до Соломоновых островов, а также уязвлён и взбешён тем, что ошибся, объявив нам о конце путешествия.

Кирос упорно отказывается заходить в многочисленные бухточки, которые мы видим: говорит, что они слишком узки. А рейды? Рейды опасны. Мы видели уже три острова, и ни на одном не смогли высадиться. Первый дон Альваро окрестил Магдаленой — тот, который мы увидели вечером праздника святой Марии Магдалины, накануне “заварушки”. Его скалы опускаются отвесно в море, а бухты усеяны рифами.

Тогда мы направили судно ещё к одному островку, который назвали Сан-Педро. Если верить Киросу, там тоже нет надёжной стоянки. Сегодня утром, в воскресенье 23 июля 1595 года, мы идём на траверзе третьей земли, который Альваро назвал Доминикой, ибо сегодня воскресенье, день Господень.

“Правда, правда, — шепчет Эльвира, записывая под диктовку, — а на землю, чтобы выслушать мессу, мы так и не сошли!”