Королева дорог (СИ)

С девушек я взяла слово молчать, призналась, что ребёнок Стаса. Они лишний раз посочувствовали мне. Нина уверяла меня ни за что ему не говорить до поры до времени — заставит сделать аборт. Так я и сделала. Но этого не получилось. В один из вечеров, как раз на мой день рождения, Стас пришёл снова, а я сидела в ванной и обнимала унитаз — в канализацию уходил весь мой ужин, а это всё, что я отважилась поесть сегодня.

Он помог мне, умыл, положил на кровать, молча посидел возле меня и ушёл. На следующий вечер застал меня лежащей в кровати и плачущей. Мне было настолько плохо, что я не заметила, как он пришёл. Через минуту я снова побежала в туалет — сценарий повторился. Тогда он со мной впервые за это время заговорил: — Что с тобой происходит? Ты опять заболела?

Я отрицательно помотала головой, глотая слёзы, потом стала наоборот кивать.

— Немного, — стиснув зубы, произнесла я. — Отравилась чем-то.

— Это у тебя давно? Тогда это не отравление. Вызвать врача?

— Нет, уже почти прошло, — меня трясла мелкая дрожь от страха, что он может сделать с ребёнком, если узнает. Ведь насколько я помню, он всегда говорил, что дети ему не нужны.

Он стиснул мои дрожащие плечи и заглянул в глаза: — Температура? Почему ты дрожишь?

— Нет, нет, просто немного холодно от воды, я вся облилась, когда умывалась, — на самом деле у меня зуб на зуб не попадал.

— Завтра я пришлю врача, — убеждённо сказал он.

Наутро пришёл Мишин, внимательно меня осмотрел, расспросил о том, что я ела, какие симптомы, спросил о месячных, я сказала, что только что прошли, и ушёл. Я уже успокоилась, Стас вечером не пришёл, а меня и не тошнило в этот день. Зато утром следующего дня я всё время провела в ванной, сидела, обхватив колени руками возле унитаза, когда тошнота уходила. Мой завтрак стоял нетронутый на кофейном столике в комнате. И именно утром зашёл Стас. Он был в серой рубашке и чёрных брюках, весь надушенный, не то, что я, нечёсаное чучело в облаках собственной рвоты.

Он оторвал меня от пола, насильно умыл, вытер полотенцем, усадил в кресло, дал кружку с чаем, подождал, пока я выпью несколько глотков и коротко произнёс: — Что с тобой, говори, и не надо врать мне, как Мишину вчера.

Холод закрался мне в душу, мне показалось, что живот свернуло от страха, будто защищая крохотное дитя.

— Ты мне обещал, — вырвалось у меня первое, что пришло в голову, что всплыло в памяти. — Ты обещал, что не убьёшь меня, как Кристи.

Он часто заморгал, брови его, невероятно красивые глаза нахмурились и тут же разошлись в догадке.

Стас сел на второе кресло рядом с моим: — Сколько уже?

Губы мои опустились в горькую линию. Зачем же он ещё спрашивает, кроме как сделать мне аборт…

— Ты обещал, пожалуйста.

— Ты мне тоже много чего обещала и клялась любить, — зло закричал он, и я замолчала, закрыв глаза и вдавившись в кресло.

— Сколько?

— Два месяца, наверное, — тихо-тихо произнесла я, неосознанно сжимая кулаки на животе.

После обеда пришёл Мишин вместе со Стасом и встал в дверях.

— Мне надо тебя осмотреть, чтобы определить срок беременности. Я акушерство знаю. Не бойся, я ничего плохого не сделаю.

— Не надо ничего смотреть, всё хорошо.

— Нет, не хорошо. Беременным женщинам надо наблюдаться, а если у тебя сильный токсикоз, это вдвойне опасно, ацетон из твоей крови может отравить ребёнка, вызвать выкидыш.

Я стояла у окна, крепко сложив на груди руки.

— Аглая, не дури, надо посмотреть.

— Если хотите аборт, убивайте тогда сразу меня, я не дамся.

Стас прошёл в комнату и кинул длинный шарф на кресло, хмуро глядя на меня.

— Ультиматумы будешь ставить? А может, поставим вопрос об отцовстве?

Моё дыхание сбилось, я задержала его от тупой боли в груди и снова проглотила обиду. На это я ничего не сказала. Стоять у открытого окна вдруг стало холодно.

Вдруг в распахнутую дверь вошёл Вадим с белой тростью и золотым набалдашником на ней. Я никогда не видела его, так тяжело опирающегося на трость, всегда лёгкий, спортивный, занимался на тренажёрах наравне со Стасом, а тут…

— Что за шум, а драки нет? — беззаботно спросил он, но в его глазах совсем не было той расслабленности, что в голосе.

Мишин скромно молчал, держа свой чемодан с инструментами и необходимыми медикаментами. Стас взял в руки шарф и стал его складывать. Он был шёлковый, мне было интересно, зачем он ему, и я напряжённо наблюдала за его руками, чувствуя, как страх поднимается от живота к горлу в виде тошноты.

— Воспитываю бывшую жену, — наконец ответил Стас.

— А, она бунтует? Считает свою участь незаслуженной?

— И это тоже. Придётся поговорить с ней подальше отсюда, расставить точки над I, — стиснув зубы, произнёс Стас, с ненавистью глядя мне в глаза.